|
|
|
|
№ 9-10 2000 |
|
|
Актуальные вопросы изучения истории синодального периода Русской Православной Церкви |
|
|
С.Л. Фирсов Сергей Львович Фирсов, доктор исторических наук, Санкт-Петербургский государственный университет История Русской Церкви синодального периода — достаточно сложная и противоречивая тема, обращение к которой всегда требовало от исследователя не только знания исторического «фона», но также и понимания непростой морально-психологической обстановки, сложившейся в России после проведения реформ императора Петра I. На последнее обстоятельство, как мне кажется, необходимо обратить самое пристальное внимание. Известно, что история западных народов не может быть правильно объяснена без истории Церкви. Это же положение относится и к русскому народу, по словам П.Я. Чаадаева, «одним христианством созданному». Историю средневековой России (Руси) невозможно писать, не затрагивая вопросов истории Православной Церкви. Более того, светские сюжеты часто просто неотделимы от сюжетов церковных. Вплоть до Петра I данный тезис находит подтверждение в историческом материале. Но начиная с эпохи петровских преобразований ситуация кардинально меняется. Разумеется, европейскую историю XVIII и XIX столетий в принципе можно писать, отвлекаясь от христианских Церквей и сект; так же можно писать и историю императорской России, — опуская церковные проблемы. Но дает ли это обстоятельство нам право говорить, что «картина дворянского упадка могла бы быть дополнена очерком церковного оскудения», что в случае написания церковной истории синодального периода «мы увидели бы приниженность духовенства, угодливых и честолюбивых иерархов, сельских священников, погрязших в пьянстве и любостяжании, распущенных монахов», что «во всей России едва ли удалось бы насчитать десятка два обителей, в которых теплилась духовная жизнь»? Думается, что если и можно, то с большими оговорками. Конечно, все это (и даже больше сказанного Г. П. Федотовым, которому принадлежит цитированное выше заявление) было. Но было и другое — всенародно почитавшиеся старцы, выдающиеся иерархи, замечательные обители, в которых «теплилась духовная жизнь». Статистика в данном случае плохой помощник: сколько таких обителей существовало — два десятка или больше, не существенно. Важно заявить о том, что они оказывали огромное влияние на религиозную жизнь народа, в значительной степени даже формировали ее. Следовательно, «федотовское» заключение не объясняет причин складывания синодальной «схемы» церковно-государственных отношений и заставляет по иному сформулировать стоящую перед нами задачу. Если этого не сделать, то правильно понять, какие вопросы являлись принципиальными для Русской Церкви императорской России, будет проблематично. Давно замечено, что спор о значении Петровской реформы есть основной русский спор и больная тема для русского церковного сознания. Сами церковные реформы великого преобразователя уже никто не защищает: насилие невозможно и бесперспективно оправдывать post factum. Не оправдывается и синодальный строй. Однако не оставлены попытки с помощью цифр доказать, что синодальная эпоха — время расцвета Русской Церкви, которая (особенно с XIX в.) под сенью православных монархов развивалась исключительно динамично. Вспомним: число монашествующих за полвека (с 1855 по 1902 г.) выросло с 19941 до 58138 насельников и насельниц. Увеличилось и число монастырей — с 592 (в 1855 г.) до 832 (в 1902 г.). Безусловно, можно вспомнить более раннюю историю — XVIII и начало XIX столетия. Ведь именно тогда императрицей Екатериной II была проведена секуляризация монастырских земель; именно тогда занимавшие пост обер-прокуроры беззастенчиво проявляли своеволие и порой предлагали такие изменения, что проведение их в жизнь грозило бы непредсказуемыми последствиями. Так, екатерининский обер-прокурор И.И. Мелиссино, предполагал «по инициативе Синода» провести подобие протестантской реформации — уничтожить посты, упразднить некоторые православные обряды, разрешить четвертый брак и т. д.; князь А.Н. Голицын в эпоху императора Александра I участвовал в разного рода «мистических кружках», где вещали «пророки» и «пророчицы», что вызывало резкую неприязнь церковных лиц (например, Санкт-Петербургского митрополита Серафима); граф Н.А. Протасов при императоре Николае I «учил» митрополитов составлять проповеди и молитвы, а также на каком языке печатать Евангелие. Уже это перечисление заставляет задуматься над тем, как складывалась синодальная система, на какие этапы можно ее условно разделить, как отражалась личная религиозность (или арелигиозность) обер-прокуроров на деятельности их ведомства. Точно так же необходимо поставить и вопрос о том, с какого времени можно говорить о ведомстве православного исповедания и корректно ли, например, сравнивать Обер-прокуратуру XVIII в. с духовным «министерством» времен графа Протасова. Все эти вопросы можно объединить в один общий — вопрос о постепенном развитии церковно-государственных отношений в империи. Не случайно, думается, автор фундаментального труда по истории Русской Церкви синодального периода И.К. Смолич замечал, что в Петровскую эпоху «нервным центром истории» становятся отношения Церкви и государства «с их воздействием на все стороны церковной жизни». Строго говоря, и церковную историю двух веков императорской России возможно изучать только как историю двусторонних отношений, формировавшихся и направлявшихся государством. Хотя это государство и не было секулярным, но и церковным в полном смысле оно уже не являлось. Государственное законодательство перестало ориентироваться на церковные нормы, религиозно-нравственные представления элиты и социальных низов постепенно стали разниться. Структура общественных отношений со времени Петра I перестала регулироваться церковными правилами. Таким образом, нарушилось внутреннее (религиозное по своей сути) единство народа — «верхов» и «низов». Этот новый «раскол», как мне кажется, необходимо исследовать в контексте церковной истории, ибо он имел самые печальные последствия прежде всего для Русской Церкви. Настоящая проблема — одна из самых актуальных проблем синодальной истории, без рассмотрения которой невозможно дать аргументированный ответ на приведенное выше замечание Г.П. Федотова. Сложность состоит также и в том, что до сего дня недостаточно исследован вопрос об отношениях духовенства и крестьян в XVIII столетии. Завязанные на выборах духовенства, эти отношения были прерваны императором Павлом I, отменившим в 1797 г. выборы клириков прихожанами вследствие участия священников в бунтах крестьян против помещиков. После отмены выборного начала стали считаться незаконными и заручные прошения, которые ранее обязательно требовались с прихожан. Таким образом, постепенно православный народ (т.е. преимущественно крестьяне) отлучались от участия в приходской жизни, привыкая только к соблюдению «формы», иначе говоря — к обрядоверию. Корни приходской проблемы, столь болезненно воспринимавшейся церковной и околоцерковной общественностью России в конце XIX – начале XX в., видимо, стоит искать здесь. Без раскрытия причин возникновения этой проблемы, без исследования породивших ее обстоятельств невозможно ответить на вопрос: реально ли было в начале XX в. возродить приход и могла ли государственная власть, так много сделавшая для возникновения «приходской проблемы», содействовать ее позитивному решению. При изучении синодальной истории возникает впечатление, что светские власти, не отказывавшиеся от своей религиозной природы, так и не смогли разобраться в том, что такое «симфония властей» в императорской России, часто эксплуатируя идею Помазанничества в политических целях. Церковные писатели (например, архиепископ Серафим (Соболев) в своих работах указывали, что «симфония» была нарушена еще царем Алексеем Михайловичем и окончательно уничтожена его сыном. Логика здесь проста и понятна: «симфония» имеет две основы. Первая — догматы православной веры, вторая — необходимость почитания священства, или Церкви. Стремление государства наложить руку на церковные земли, усилить светское начало в решении собственно церковных дел можно воспринимать как подрыв одного из оснований «симфонии» — второго. Покушающийся на церковное имущество, разумеется, покушается и на «симфонию». Исходя из этого, можно заявить, что построенное Петром I государство не есть государство «симфоническое» и скорее может быть названо «псевдосимфоническим» образованием: от союза с Церковью государство не отказалось, но исправлять Петровские реформы не спешило, более заинтересованное в создании «ведомства православного исповедания». Поэтому-то изучение истории Церкви синодального периода обычно совпадает с исследованием государственных мероприятий и реакцией на них иерархии. Тем самым тезис о «двух Церквях»: официальной, «синодальной», и неофициальной, связанной с православными обителями, старцами, народным богоискательством и т. п., находит свое оправдание. Но доказать его верность еще только предстоит. Это тем более представляется мне важным, что опасение разрушить «форму» веры простого народа провоцировалось в конце синодального периода страхом за будущее «симфонической» (de jure) империи. Таким образом, проблема кризиса империи вполне может рассматриваться и как проблема религиозная, затрагивающая интересы Русской Церкви не только как «идеологической» или «политической» силы, но прежде всего как силы нравственной. Это предполагает проведение социально-психологических исследований, учитывающих не только те или иные факты, но и восприятие их современниками. Применительно к XIX и началу XX столетия подобная работа вполне осуществима. Актуальность изучения проблем религиозности русского народа дополнительно доказывается и характерными высказываниями многолетнего обер-прокурора Святейшего Синода К. П. Победоносцева. Они интересны даже не как свидетельство современника, а как оценка «народной веры» со стороны главного идеолога церковно-приходских школ и большого почитателя «формы». Победоносцев констатировал, что русское духовенство мало и редко учит, лишь служа и исполняя требы. «Для людей неграмотных Библия не существует; остается служба церковная и несколько молитв, которые, передаваясь от родителей к детям, служат единственным соединительным звеном между отдельным лицом и Церковью». Более того, Победоносцев писал и о том, что в некоторых глухих местностях простой народ ничего не понимает в церковной службе, допуская пропуски и прибавки в «Отче наш». Однако, по мнению обер-прокурора, у этих людей в душе был воздвигнут алтарь Неведомому Богу. Победоносцев не старался задаться вопросом, к чему в итоге может привести такая религиозность и как она соотносится со временем. Между тем его актуальность показала себя еще при его жизни, в годы первой русской революции. Отказ от религиозно-этического воспитания народа и сугубое внимание к стороне «внешней» стало для Православной Церкви политической проблемой тогда, когда «форма» изменилась. В контексте разговора о «народной вере» в синодальную эпоху не лишенным интереса представляется и вопрос о «православных» ересях и сектах. Важность его поняли еще до революции 1917 г. (достаточно вспомнить издававшиеся В. Д. Бонч-Бруевичем «Материалы к истории и изучению религиозно-общественных движений в России»). Думается, что такого рода исследования будут содействовать написанию истории «неофициальной Церкви». В частности, они помогут спокойно разобраться в пресловутом «хлыстовстве» Григория Распутина, как и понять, что значили для православных странников встречи с необычными («нетрадиционными») религиозными подвижниками, часто искренно считавшими себя принадлежащими к Русской Церкви. Истории многочисленных в конце XIX – начале XX столетия православных бродячих праведников и прозорливцев сегодня используются преимущественно в корыстных целях, способствуя формированию новых мифов о церковной истории. К слову сказать, неслучайно «наплыв» всякого рода «пророков» пришелся на начало нынешнего века: кризис синодальной Церкви совпал с кризисом веры, одним из симптомов которого может считаться активизация народного «богоискательства». Кризис, разумеется, осознавался и представителями «официальной Церкви», понимавшими необходимость проведения давно назревших реформ. Однако попытки найти выход из него совпали по времени с революцией 1905–1907 гг. Именно тогда вновь актуализировалась идея исправления церковных реформ Петра I и изменения высшего церковного управления, для чего и предполагалось созвать Поместный Собор. Вопрос о Соборе по степени его важности (для судеб Православия в России) можно поставить на одно место с проблемой реформирования прихода. Впрочем история попыток его созыва не должна привязываться только к революционным годам. Она уходит своими корнями в XVIII в., когда воспоминания о прежней — допетровской — системе церковного управления были достаточно свежи. Без сомнения, это принципиальный вопрос, разобраться в котором — насущная задача будущего. Данное обстоятельство тем интереснее, что большинство исследователей полагает: если бы Собор созвали до потрясений 1917 г., то «смертельная коса политического оппортунизма не врезалась бы так глубоко в тело Церкви». Отказ созвать Собор, как правило, объясняют опасениями государства, не желавшего сталкиваться с церковными выступлениями против правительства. Как мне представляется, это совершенно неверно: государство (в лице его светских властей) сознательно и по-своему справедливо в конце концов выбрало при решении «церковного вопроса» самый простой метод ничего не трогать вообще. В этом заключался определенный смысл: Церковь (как институт) и государство в России были слишком связаны друг с другом. Реформа духовного ведомства напрямую была связана с реформой государственных институтов власти. Собственно говоря, и на вопрос о церковной реформе светские власти вышли, решая один из вопросов общегосударственного значения — вопрос «об укреплении начал веротерпимости». В том, что о нуждах Православной Церкви вспомнили и заговорили именно в связи с частным вопросом, который рано или поздно должен был вывести на общий — о «свободе совести», уже заставляло задуматься о возможности проведения названных преобразований в главной конфессии страны. Политические события в империи, равно как и активность Церкви в 1905–1906 гг., доказали взаимосвязь (и взаимозависимость) указанных выше проблем и привели власти к мысли оставить «временно» церковное управление без изменений. В условиях общего кризиса самодержавия Собор не мог стать панацеей от всех бед огосударствленной Православной Церкви. Таким образом, мне кажется оправданным дальнейшее изучение проблемы «границ» возможных в синодальной Церкви реформ, разумеется, с учетом природы существовавшей в России власти. В этой связи вопрос о Соборе — это своего рода «знаменатель», подводимый под всеми необходимыми для Русской Церкви реформами: от восстановления патриаршества до церковных прав мирян включительно. Вопрос о реформах естественным образом связан и с проблемой обновленческого движения в Русской Церкви начала XX в. Обновленчество как политическое течение, скомпрометировавшее себя в 1920-х гг., начинало развиваться именно в синодальную эпоху, можно сказать, было порождено ею. Организационно оформившееся только в 1905 г., своими корнями оно уходит в XIX столетие и может быть «генетически увязано» с эпохой Великих реформ. Сегодня, когда вопросы об «обновлении» Церкви вновь начинают громко звучать, политический опыт ранних «обновленцев» не должен быть невостребован. Разумеется, в кратком сообщении трудно обозначить все или даже наиболее важные вопросы истории Русской Церкви императорской России, как и предложить некоторые собственные методы их решения. Приходится ограничиваться схематическим изложением наиболее важных (по моему мнению) тем. Однако, подводя некоторый итог сказанному, хотелось бы отметить, что разрешение вопроса о воссоздании «неофициальной истории» синодальной Церкви поможет скорректировать тезис Г. П. Федотова о «церковном оскудении», не совершая перегиб в сторону апологетизации православной государственности петровского образца. |
|
|
© Фирсов С.Л., 2000 |
|
|
Приветственное выступление президента Российской академии наук Ю.С. Осипова Выступление Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II А.П.
Тупикин Н.А.
Платэ Ответное
слово Святейшего Патриарха В.А.
Садовничий Митрополит
Минский и Слуцкий Филарет Митрополит
Воронежский и Липецкий Мефодий Протоиерей
Владислав Цыпин Н.В.
Синицына С.Л.
Фирсов А.В.
Щипков Г.А.
Михайлов Протоиерей
Борис Пивоваров R.
Minnerath Р.
Миннера Митрополит
Солнечногорский Сергий Н.Н.
Поташинская М.В.
Каргалова Б.К.
Кнорре Н.Ю.
Степанов Митрополит
Крутицкий и Коломенский Ювеналий Протоиерей
Валентин Асмус М.С.
Иванов Архимандрит
Платон (Игумнов) Р.А.
Лопаткин З.И.
Пейкова Ю.В.
Ушакова М.П.
Мчедлов Священник
Сергий Широков О.В.
Шаталов О.Ю.
Васильева Архимандрит
Макарий (Веретенников) С.Л.
Фирсов А.И.
Алексеев А.В.
Журавский Приветствия, |