|
|
|
|
№ 9-10 2000 |
|
|
Религиозная ситуация: начало XX — канун XXI века |
|
|
Ю.В. Ушакова Юлия Вячеславовна Ушакова, кандидат филологических наук, Воронежская духовная семинария Религиозная ситуация и миссия Церкви в мире исторически взаимосвязаны. Миссия Церкви определяется двумя составляющими — первая остается всегда и везде неизменной: «Итак идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их соблюдать все, что Я повелел вам» (Мф. 28, 19–20). Вторая обусловлена историческим временем и местом. Каждое время содержит свои вопрошания и вызовы, на которые Церкви приходится находить адекватные ответы. В начале ХХ столетия в России намечается преодоление кризиса церковной жизни, который стал очевидным во второй половине XIX в. Кризис наступил в результате затяжного духовного разлада в обществе и вылился в широкое распространение религиозных учений протестантского толка1. Новое сектантство принципиально отличалось от старых русских сект, которые возникали «стихийно и самочинно», не имея сколько-нибудь стройной догматической системы, отличались «дурным» мистицизмом и не выходили за границы империи. Таковы, например, хлысты, скопцы, федоровцы, появившиеся в Воронежском крае с конца XVIII в., молокане и ильинцы — в начале XIX в. Особняком стоят субботники, наследники древней новгородской «ереси жидовствующих» (XV в.), но впоследствии полностью перешедшие в иудаизм. В Воронежской губернии они основали собственное поселение, известное в начале века как деревня Ильинка. Религиозное брожение в пореформенной России — явление иного характера. Православная Церковь впервые столкнулась с целенаправленной экспансией западных религиозно-рационалистических течений, которые уже оформились догматически и организационно. Господствующее положение с 1871 г. заняли немецкие проповедники баптизма, сумевшие увлечь за собой значительное число православных (преимущественно из крестьянства и мелкого городского мещанства). К 1905 г. «Союз русских христиан, крещенных по вере» (баптистов) насчитывал в своих рядах 86538 человек (из бывших православных русских и немецких колонистов-лютеран). Появившиеся в конце 80-х гг. адвентисты седьмого дня и в начале ХХ столетия пятидесятники не могли соперничать с баптизмом: так, в 1905 г. адвентистов было лишь 2103 человека. Сведений о деятельности адвентистов и пятидесятников в Воронежском крае в первой декаде ХХ столетия нет. Появившаяся в это время в России небольшая группа последователей американского проповедника Дж. Тейза Рассела «Общество Сторожевой башни Сиона» (теперешние «Свидетели Иеговы») практически никому неизвестна. Экспансия извне новых учений протестантского толка стала серьезным испытанием для Русской Православной Церкви, но одновременно дала импульс к доктринальному и практическому развитию Православной миссии в непривычной для России ситуации. Во-первых, изменяется вектор миссионерского служения. Впервые Православная миссия обращается не во вне (христианизация языческих народностей, входящих в состав империи), а вовнутрь: к укреплению в вере церковного народа и вразумлению отпавших от Церкви. Появляется новое направление, цель которого — противостояние экспансии западных сект. Во-вторых, возникла острая необходимость в осмыслении тех социально-политических и внутрицерковных настроений, которые привели к массовому уклонению православных в секты протестантских толков. В начале ХХ столетия активная деятельность православных миссионеров — церковных иерархов, священников, мирян — принесла добрые плоды: в полемике с сектантами углубляется богословская защита Православия2 ; постепенно преодолевается влияние западного рационализма в школьном богословии; создаются церковно-приходские школы; организуется выпуск просветительной духовной литературы для широкого круга читателей; оживляется приходская жизнь в сфере социального служения Церкви. Следует особо отметить, что манифест 1905 г. «О свободе вероисповедания» не подорвал в целом позиций Православия. К этому моменту баптистские общины вступили в «период застоя»: стало заметным охлаждение религиозного энтузиазма, обострились внутриобщинные конфликты, отмечается значительное снижение численного роста уже сформированных общин. В то же время происходит изменение отношения творческой и научной интеллигенции к Православию, явление, известное в истории культуры как «русский религиозный ренессанс», которому суждено было оказать влияние на интеллектуальную жизнь Западной Европы. (Религиозная ветвь европейского экзистенциализма сформировалась преимущественно под влиянием Н. Бердяева, Сергия Булгакова, Ф.М. Достоевского, духовный смысл творчества которого открыли для западной философской мысли русские религиозные мыслители.) Российская Империя была поликонфессиональной державой, в ней представлены четыре мировые религии: христианство с доминирующим положением Православия, ислам, буддизм, иудаизм. (При доминирующем положении Православия официальный статус имела Римско-католическая Церковь и Евангелическая лютеранская, поскольку они представляли регионы с исторически сложившейся западнохристианской культурой: Литва, Польша, Финляндия, Прибалтийские земли — теперешняя Латвия и Эстония, а также немецкие колонии в Поволжье и на Юге России.) Соотношение религиозно-культурных сообществ находит свое отражение и в Воронежском крае — классической российской провинции того времени. В 1913 г. в Воронеже было 27 православных приходов, два католических костела (польский и литовский), две синагоги, лютеранская кирха и молитвенный дом баптистов. Последние остались замкнутой религиозной группой, не включенной в культурно-исторический ареал. Именно поэтому русский баптизм остается творчески бесплодным. Конфликтов на конфессиональной почве в Воронежской епархии не отмечалось. Каждая из традиционных конфессий представляла свой региональный культурно-исторический тип, и количественное соотношение религиозных общин отражало национальный состав городского населения. Психологически русский человек считал естественным, что поляк идет в костел, немец в кирху, еврей в синагогу. Что касается русских сектантов, то в начале ХХ столетия религиозное брожение пореформенной России XIX в. улеглось, а новые религиозные организации не оказывали сколько-нибудь заметного влияния на развитие общественной жизни. Позицию Православной миссии по отношению к сектантам, инославию и иноверию выразил святитель Феофан Затворник, когда говорил «о веротерпимости». Веротерпимость с духовной точки зрения не означает религиозного индифферентизма. По словам святителя Феофана, «она благоговейно чтит единую святую Веру, ревнует о чистоте и славе ее, радуется возвышению ее; но при этом дает место близ нее и другим верам, не потому, что считает их равночестными и спасительными, а по снисхождению к заблуждающимся. Она не теснит, не гонит, не преследует; но вместе не упускает случая с любовью указывать заблуждение и предлагать свободному убеждению и совести выбор лучшего»3. После 1917 г. религиозная ситуация резко меняется: новая власть поначалу покровительствует русским сектам, используя их как инструмент в борьбе с Православной Церковью. В 20-е гг. в Воронежском крае проявляется деятельность адвентистов седьмого дня, пятидесятников и последователей «Сторожевой башни Сиона». Однако укрепить свои позиции и расширить сферу влияния им не удается. С 1929 г. атеистическая доктрина коммунистической власти возводится в ранг государственной политики, репрессивной по отношению ко всем религиозным общинам. «Свобода совести» по закону 1929 г. сводится к свободе атеистической пропаганды. Церковь как единый организм исключается из правового поля, юридически существуют лишь общины верующих, которым по закону дозволено «удовлетворять свои религиозные потребности», т.е. совершать богослужение. Все остальные сферы церковной жизни — благовестие, духовное просвещение, благотворительность (даже внутри общины) — запрещены. К 1935 г. после ударного разрушения православных храмов, мечетей, костелов — всех без исключения «культовых зданий» — и массовых репрессий против духовенства советская власть сочла, что «удовлетворение религиозных потребностей» — пережиток прошлого, не вписывающийся в общество победившего социализма. Совет по делам религий при Совнаркоме был ликвидирован за ненадобностью. Свобода совести из юридического понятия отныне переводится в сущностную внутреннюю свободу — жить по совести, с Богом в сердце. Остается то, что никакая власть не в силах отнять у верующих. Изменение политики атеистического государства по отношению к Православной Церкви в 1943 г. — тактический шаг под давлением военных обстоятельств. Марксистская идея о классовой солидарности пролетариата разбилась о «Миф ХХ века» Розенберга — идеолога немецкой рабочей социалистической партии (так называлась партия Адольфа Гитлера). Сталину пришлось апеллировать к исторической памяти и национальному самосознанию русского народа, а здесь сбросить со счета Русскую Православную Церковь было невозможно, тем более что в первые дни войны именно она, разгромленная и юридически не существующая, первая призвала православный народ к защите Отечества. Смягчение государственной политики по отношению к Православной Церкви вынуждает власть легализовать в 1945 г. сохранившиеся общины баптистов, к которым организационно примкнули пятидесятники, координационным центром становится Всесоюзный совет евангельских христиан-баптистов. Официальную регистрацию смогли получить и некоторые общины адвентистов седьмого дня (по понятным обстоятельствам, за Уральским хребтом). Пробуждение религиозной жизни первых послевоенных лет резко обрывается в 1950 г. Сигналом к новой антирелигиозной кампании стала январская публикация в газете «Правда» (орган ЦК Компартии СССР) статьи под заголовком «Волжская Купель», поводом послужили открытые крещенские торжества в Саратове, крестный ход и водосвятие на Волге с традиционным купанием в «Иордане». Затем следует «закрытое письмо», разъясняющее всем трудовым коллективам политику партии в формировании научно-атеистического мировоззрения, о чем некоторые ответственные товарищи на местах стали как бы и забывать, «потакая церковникам». И далее на протяжении 38 лет политика скрытого гонения на веру и Церковь не прекращается. Памятно многозначительное заявление Н.С. Хрущева, что в 80-е гг. ХХ столетия «мы будем жить при коммунизме», а сам он доживет до того времени, когда «увидит последнего попа». Однако не дожил, а конец 80-х знаменуется полной дискредитацией в массовом сознании идеи коммунизма и обращением к духовным истокам национально-исторического бытия. Можно точно указать дату, когда «тайное стало явным», — 1988 г., тысячелетие Крещения Руси. Суть не в том, что власть (на волне «демократизации» и «нового мышления») санкционировала открытие торжеств по поводу этой даты, суть в том, как были восприняты эти торжества в обществе, которое, по версии государственно-партийной пропаганды, уже давно обрело «научно-материалистическое мировоззрение». Оказалось, что пожилые женщины в платочках — постоянные прихожанки тех храмов, что были открыты в период краткой «оттепели» и которые не успели закрыть во времена хрущевской антицерковной кампании, отнюдь не единственные хранительницы православной традиции. В российской провинции, где в отличие от Москвы церковная жизнь прозрачна для наблюдения, сложилась как бы двойная религиозная ситуация: видимая и потаенная. Воронежский край наглядный тому пример. К моменту перестройки в Воронеже осталось три православных храма (город насчитывал тогда более 700 тысяч жителей) и один молитвенный дом баптистов. Несколько действующих храмов было в малых городах и поселках городского типа, таких как Елец, Россошь, Павловск, Анна. В большинстве деревень церкви были уничтожены, немногие уцелевшие превращены в клубы или складские помещения. В 50-х гг. сельчане еще помнили и отмечали престольные праздники, хотя престолы были давно стерты с лица земли. Но проходили десятилетия, уходило старшее поколение, их дети и внуки устремились в город, деревни объявлялись неперспективными, казалось, что память об утраченной святыне ушла из жизни. Налицо были все видимые признаки победы научного атеизма. И вдруг обнаружилось, что до победы еще слишком далеко, а все наблюдения за возрастным и социальным составом верующих прихожан не отражают реальной ситуации, так как кроме тех, за кем можно было наблюдать, кого можно было учесть по регистрации крещений, венчаний, отпеваний в Церкви, существовали тысячи других, кто ускользал от наблюдения, прежде всего — интеллигенция. И тысячи «сочувствующих», желающих приобщиться к торжеству Святой Руси. В свете неожиданного духовного порыва стало очевидным, что Церковь смогла нести миру Благую Весть даже тогда, когда власть заградила ей уста. Храм, в котором совершается богослужение, уже есть свидетельство живой христианской веры. Эта вера напоминает о том, что существует иное измерение жизни, Тайна, к которой влечется чуткая душа. Два года после памятной даты — это благодатное время духовного пробуждения. Церковное слово затребовано обществом, несмотря на то, что сохраняется закон 1929 г. Он просто перестает действовать. Священнослужителей приглашают на встречи с общественностью, в студенческую аудиторию, Православная миссия получает информационную поддержку общесоюзной прессы и телевидения. Идея «возвращения к своим духовным истокам», казалось, доминирует в общественном умонастроении. Доверие к Церкви подтверждается избранием выдвинутых общественными организациями ее представителей во главе со Святейшим Патриархом Алексием II депутатами Первого съезда народных депутатов СССР. Закон о «Свободе совести и религиозных организациях», принятый в 1990 г. Верховным Советом, дает Церкви статус юридического лица, что позволяет восстановить церковную жизнь в соответствии с канонами Церкви. В том же году председатель правительства Российской Федерации И.С. Силаев подписывает указ о возвращении в собственность Русской Православной Церкви ее храмов и монастырей. Отныне Церковь может свободно восстанавливать церковную жизнь и осуществлять свою миссию в мире, действуя в правовом поле. Однако на волне духовного движения «к национально-историческим истокам» упускается из виду, что новый закон «О свободе совести и религиозных организациях» в буквальном смысле слова списан с соответствующего американского образца. На законодательства европейских стран разработчики закона не обратили никакого внимания. Но американское общество представляет принципиально иной культурно-исторический тип. Историческое ядро нации составили белые эмигранты, принадлежавшие к различным протестантским толкам, пресвитериане, конгрегационалисты, баптисты. Епископальную (Англиканскую) Церковь представляли преимущественно английская администрация и армия. Американское общество изначально складывалось как поликонфессиональное: к началу XIX в. один маленький городок мог разделяться на три общины различных протестантских толков, но эти различия его жителями не воспринимались как нечто существенное. Изначально американских поселенцев объединяла общая идея (истоки которой лежат в религиозной психологии кальвинизма) — идея избранного народа, которого Бог вывел из развратившегося Старого Света и дал новую землю Обетованную. В новейшее время эта идея трансформируется в национальную идеологию мирового лидерства, в которой культурно-исторический фактор не играет никакой роли. Имей наши законотворцы должное гуманитарное образование, возможно, они поняли бы, что списывать законы с чужой модели общественно-исторического развития легкомысленно и небезопасно. События последнего десятилетия уходящего века тому подтверждение. Августовский путч 1991 г., развал Советского Союза, революционное изменение общественно-политического строя резко изменяют духовный климат в России (точнее, на той территории, что от нее осталась). В новой России (бывшей РСФСР) закон «О свободе совести и религиозных организациях» 1990 г. заработал не во благо, а во вред национальным интересам: к острой политической конфронтации добавилась конфронтация религиозная. Вспомним, что закон не разграничивал понятий личной свободы религиозных убеждений и свободы действий любой группы лиц, заявившей себя религиозной, или «духовно-просветительной», или «благотворительной» организацией. Механизм контроля за реальным содержанием деятельности неизвестных ранее организаций отсутствовал (чего не скажешь о США). Не прошло и года, как в России высадился «десант» иноземных (преимущественно американских) проповедников всех мыслимых и немыслимых религиозных и псевдорелигиозных течений. Большинство из них устремилось в российскую провинцию, где легче, чем, скажем, в Москве, привлечь к своей проповеди внимание: появлялись по туристическим визам, деловым контрактам, по линии гуманитарного сотрудничества. Одним словом, происходило то, что неприемлемо ни в одной европейской стране. Свое предприятие вели обычно с размахом: аренда залов, щедро оплаченная информационная поддержка наших либеральных СМИ. Быстро обрастали дружескими и деловыми связями, и вскоре «десятка» новообращенных несла заявление на регистрацию очередной религиозной организации. В результате за семь лет широкомасштабной духовной экспансии в одном только Воронеже зарегистрировано девять новых, ранее не существовавших религиозных организаций зарубежного происхождения. Добавим к этому шесть новых незарегистрированных культов (также зарубежного образца), плюс три отечественного производства с официальным статусом — и создается впечатление, что религиозная ситуация «в новой демократической России» развивается по американской модели поликонфессионального общества. Во всяком случае, именно так стремятся представить дело наши ультралибералы, упрекая Православную Церковь в нетерпимости, а власти — в «дискриминации религиозных меньшинств». Здесь, очевидно, желаемое принимается за действительное. Россия не Соединенные Штаты Америки — не тот культурно-исторический тип, и законодательно изменить его невозможно. Если закон игнорирует историческую реальность, он искусственно создает религиозную ситуацию, не адекватную массовому сознанию, что таит в себе потенциальную угрозу в виде конфликтов на религиозной почве. Во всяком случае, верховный муфтий мусульман России утверждает, что дестабилизирующий фактор религиозного экстремизма (конкретно — ваххабизма) есть результат политики Российского государства в религиозной сфере, а точнее — отсутствие вменяемой политики. Принятые в 1997 г. поправки к закону «О свободе совести» не способны существенно исправить уже сложившуюся ситуацию. Воронежский край традиционно — регион православной культуры. Социологический опрос населения в Центральном Черноземье, проведенный в 1998 г., показал, что по рейтингу доверия Православная Церковь занимает первое место: 45 % респондентов считают, что Церковь влияет на общественную жизнь только положительно, 17 % дали ответ: «в чем-то положительно, в чем-то отрицательно», 18 % влияния Церкви не замечают, 4 % респондентов заявили, что Православная Церковь влияет на общественную жизнь резко отрицательно. Согласно последнему всероссийскому опросу, 52 % граждан РФ считают себя православными. При всей относительности данных таких опросов очевидно одно: большое число появившихся новых религиозных сообществ не изменило в общественном сознании религиозного вектора: большинство ориентируется на православные духовно-нравственные ценности. В лексиконе наших радикал-либералов закрепилось выражение: «агрессивное большинство». Но в сегодняшней религиозной ситуации агрессивным является как раз меньшинство. Западные миссионеры могут утвердить свои позиции, возбуждая в слушателях негативное отношение не только к православному вероучению, но и к русской истории, русской культуре в целом. Несмотря на то, что в Россию устремились представители тех религиозных течений, которые не пользуются доверием у себя на родине — «Свидетели Иеговы», бостонское движение («Церковь Христа»), мормоны, харизматики, адвентисты, — они не избавились от американского «комплекса превосходства», соответствующим образом ориентированы и их российские последователи. (Забавно, что молодые люди, примкнувшие к мормонам и «Церкви Христа», начинают говорить с акцентом, не владея свободно английским.) Новые религиозные образования обречены (так же, как в свое время баптизм) на внеисторическое, внекультурное существование. Судя по нашим наблюдениям, они становятся замкнутыми референтными группами, а члены этих организаций начинают чувствовать себя внутренними эмигрантами. Можно сказать, что это — свобода их выбора, но далеко не то, что можно называть «поликонфессиональным» обществом. И в обозримом будущем контуры такого общества у нас не просматриваются. В нашем анализе религиозной ситуации речь не идет о сугубо деструктивных культах. Это особый вопрос, вызывающий тревогу в обществе и требующий особого рассмотрения. Для Православной миссии важна принципиальная оценка религиозной ситуации в стране и в конкретных регионах, с тем чтобы определить направления и методы миссионерской деятельности накануне XXI в. Обращаясь к опыту православных миссионеров прошлого, мы видим, что успешное противостояние чуждым религиозным учениям требует выявления причин, по которым люди делают свой выбор не в пользу Православия, необходим анализ мотивации выбора того или другого религиозного (зачастую псевдорелигиозного) сообщества. Сегодня можно уже с уверенностью назвать три основных фактора. 1. Религиозное невежество. Если в XIX в. речь шла о неграмотном или малообразованном простом народе, то за семьдесят лет атеистической политики это невежество стало характерным для всех слоев советского общества, в том числе и для людей с высшим образованием. Лишившись привычных социальных устоев, оказавшись в идеологическом вакууме, люди интуитивно ищут фундаментального основания жизни, которое не зависело бы от сиюминутных политических и идеологических установок. И здесь срабатывает правило: доверяют тому, кто предлагает простой и легкий путь обрести привычную уверенность в «светлом будущем». С психологической точки зрения легко объяснить, почему у нас наибольшим успехом пользуются «Свидетели Иеговы» (с 1993 г. воронежская организация численно возросла в 10 раз) и адвентисты седьмого дня (численное увеличение за тот же период в 6 раз). Пополняет эти организации преимущественно среднее поколение (от 35 до 50 лет): в условиях так называемых рыночных отношений («дикого капитализма» постсоветского образца) оно оказалось наиболее уязвимым социально и психологически. 2. Наша школа не ориентирована на приоритет национальной культуры, она ущербна в плане гуманитарного образования. Русская пословица «Иван, не помнящий родства» сегодня приложима к значительной части выпускников средних школ. И эти иваны не помнят родства не только с русской историей и культурой, но и с традиционными духовно-нравственными ценностями. Если семейное воспитание компенсирует ущербность школьного образования и в самой семье складывается неблагоприятный климат, существует большая вероятность того, что молодые люди найдут «духовное братство» в одном из деструктивных культов. «Общество сознания Кришны», «Церковь объединения» Муна, «Бостонское движение» преимущественно молодежные организации. Особую тревогу вызывают так называемые «трудные подростки». Они становятся легкой добычей для криминальной подпольной организации сатанистов. 3. Есть особый фактор, который определяет скорбную популярность тоталитарных сект (организаций с безусловным подчинением лидеру, с жестким контролем над сознанием и поведением рядовых членов секты). Его можно обозначить как «бегство от свободы». Внешняя свобода при отсутствии внутренней (способности человека к осознанному нравственному выбору) либо порождает произвол, либо от нее «бегут» в поисках харизматического лидера, который в одночасье решит все наши проблемы и укажет, как жить и о чем думать. Примечательно, что чем фантастичнее посулы, тем популярней «духовный учитель». В этой связи на память приходит известное изречение Геббельса: чем невероятнее ложь, тем скорее в нее верят. Утверждение справедливо, но лишь при одном условии: чтобы в ложь поверили, необходимо изменение духовно-нравственных координат общественного бытия, такое изменение, при котором реальный факт утрачивает доказательную силу, трезвомыслие подменяется грезами, добро и зло лишаются сущностных определений. Такие предварительные условия наличествуют в менталитете бывшего советского человека. Это объясняет, как могут люди с высшим образованием принять некую личность с сомнительной биографией за новое воплощение Христа под именем Виссарион и устремиться за ним в красноярскую тайгу «к новой жизни и светлому будущему» (предварительно сложив к ногам нового «мессии» немалую сумму за проданное жилье и имущество). Или примкнуть к деструктивному культу РЭйки (кадуцей) в надежде, что «мастера» из кадуцея откроют им «третий глаз» (естественно, не бесплатно). Или вступить в «Церковь сайентологии», веря, что «технологии» Хаббарда помогут им добиться в жизни всего, чего ни пожелают, а то и достичь уровня «действующего титана» (божественного всемогущества), конечно, если хватит денег. Таких «или» сегодня — широкий выбор . Задача Православной миссии в современном мире, несомненно, усложняется. Русской Православной Церкви приходится не только проповедовать Евангелие, но и вести широкую духовно-просветительную деятельность. По слову преподобного Антония Великого, «вера есть свободное убеждение души в том, что говорит Бог»4. Однако чтобы современный человек, религиозно одичавший к концу второго тысячелетия от Рождества Христова, смог услышать слово Истины, необходимо «окультурить» его разум: «выполоть» сорняки псевдонаучных суеверий, понудить к здравому рассуждению и пробудить душу к восприятию красоты, которая в русской духовной культуре неотделима от Истины. И здесь церковная миссия открыта к сотрудничеству с честной наукой, творческой интеллигенцией, деятелями народного образования. Духовная экспансия извне в последнее десятилетие уходящего ХХ в. направлена не только против Православия (как это было в прошлом веке). Волна оккультизма и неоязычества захватывает массовое сознание. Этим мы тоже обязаны «цивилизованному миру», откуда пришла мода на идеи «новой эры» (New Age). Древнее средневековое суеверие под видом новых наук5 проникает в медицину, систему школьного высшего образования, что несет угрозу интеллектуальному потенциалу нации. Таким образом, оздоровление духовного климата в обществе задача не только церковной миссии, но и общественно-государственная.
|
|
|
© Ушакова Ю.В., 2000 |
|
|
Приветственное выступление президента Российской академии наук Ю.С. Осипова Выступление Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II А.П.
Тупикин Н.А.
Платэ Ответное
слово Святейшего Патриарха В.А.
Садовничий Митрополит
Минский и Слуцкий Филарет Митрополит
Воронежский и Липецкий Мефодий Протоиерей
Владислав Цыпин Н.В.
Синицына С.Л.
Фирсов А.В.
Щипков Г.А.
Михайлов Протоиерей
Борис Пивоваров R.
Minnerath Р.
Миннера Митрополит
Солнечногорский Сергий Н.Н.
Поташинская М.В.
Каргалова Б.К.
Кнорре Н.Ю.
Степанов Митрополит
Крутицкий и Коломенский Ювеналий Протоиерей
Валентин Асмус М.С.
Иванов Архимандрит
Платон (Игумнов) Р.А.
Лопаткин З.И.
Пейкова Ю.В.
Ушакова М.П.
Мчедлов Священник
Сергий Широков О.В.
Шаталов О.Ю.
Васильева Архимандрит
Макарий (Веретенников) С.Л.
Фирсов А.И.
Алексеев А.В.
Журавский Приветствия, |