|
А. Солженицын
Школа не может быть не
национальной. Школа обязательно
опирается на какую-то культуру.
Ну, вот мы видели — у нас был
блистательный пример советской школы,
70 лет у нас строили вненациональную
школу. И гимны пели не только о дружбе
народов, но и о том, что все народы
сливаются в один, советский. 70 лет
сливались, а потом в один–два дня,
когда треснули границы, сразу же во
всех республиках стали основывать
свои национальные школы. Во всех
республиках. И это естественно. И в
этом упрекнуть их нельзя, это во всем
мире так. В Швейцарии, где я жил, в
Германии, во Франции… Ведь всякая
школа строится на национальных
принципах, национальных традициях,
национальной культуре, национальной
истории. Конечно, во взаимодействии, в
разумном взаимодействии и отображении
культур других, мировых.
В Америке это принимает уже
крайние формы. Мои дети учились в
американской школе, там больше двух
третей гуманитарного образования
посвящены только самой Америке, все
внутри Америки. И какой-нибудь ручей
или камень, связанный с Гражданской
войной, или отличившийся в ней
лейтенант, — более известны, чем
крупнейший политический деятель
Европы. И когда теперь в Америке
печатают мои статья, то через каждые
три–четыре строчки ставят сноску и
объясняют читателю: это лицо такое-то,
это такая-то личность, такой-то термин,
такое-то понятие, такое-то явление.
Издатели исходят из того, что читатели
не знают.
В каждом американском
классе висит национальный флаг. И во
многих школах произносят еще слова
верности флагу, каждый день. А
патриотизма там не только никто не
стыдится, патриотизмом дышит Америка,
гордится патриотизмом. Америка
воодушевлена своим патриотизмом.
Теперь — национальные школы
в наших российских автономиях. Как
только автономии определились — они
везде развиваются. И тоже их не
упрекнешь. Но здесь следует сделать
два предупреждения. Дело в том, что
многие национальные школы автономий
России хотят отойти от двуязычия, а
дать чисто национальное воспитание на
своем языке; русский язык, и тем более
русская культура и литература,
оттесняются ими. Так вот тут надо
предупредить: с одной стороны, они сами
себе утяжеляют, удлиняют, делают
мучительным путь к вершинам мировой
культуры. Потому что к вершинам
мировой культуры через русскую
культуру пройти значительно легче,
нежели им самим заново искать эту
дорогу. А во-вторых, если мы единое
государство, то что же это будет? У нас
рассыпется единое языковое
пространство, рассыпется
образовательное пространство,
культурное пространство, рассыпется и
сама Россия. Все это надо иметь в виду.
Правда, в автономиях,
конечно, есть везде так называемые «русские
школы». Почему «так называемые»?
Потому что в большинстве из них
русскость состоит только в том, что у
них русский язык для преподавания. Но
программы в той же Татарии или
Башкирии — идут о Татарии или Башкирии.
История Татарии, культура Татарии. И
русский язык — чем он становится?
Становится ли он льготой и простором
для русской культуры? Нет. Он
становится как бы мостиком для того,
чтобы ученик переходил в культуру
данной местной автономии, а от русской
бы уходил.
Во всем мире национальные
школы — естественная вещь. Одни только
мы, русские, боимся произнести
сочетание «русская национальная школа».
И вот, например, в Москве, столице
России, сейчас две дюжины иностранных
школ. Любая иностранная колония
устраивает свою школу, их уже много.
Русская же национальная школа — одна,
и то экспериментальная.
Что значит русская
национальная школа? Боже упаси думать,
что это значит — принимать учеников по
этническому принципу, ничего
подобного. Принимаются все желающие,
но родители, отдавая своих детей,
понимают, что программа будет
строиться на русской национальной
традиции, культуре, языке, истории.
О языке я сегодня не стану
говорить, потому что это тема
отдельного разговора, это боль наша —
сегодняшнее состояние русского языка.
Мы должны его спасать, иначе мы вообще
скоро будем немые, мы лишимся языка.
Но история наша… У нас будто
бы изучали историю в Советском Союзе.
Да ничего подобного. Я еще в своей
юности помню — у нас, до моих старших
классов, не было даже понятия «история»,
такого предмета не было, потому что —
какая может быть история, если жизнь
человечества началась с октябрьского
переворота? Отсюда пошла история, а до
этого не было истории. Потом — ввели
историю. Но как ее ввели? Русскую
историю вклинили в историю СССР.
Отдельными фрагментами, и то, главным
образом, — классовая борьба, восстания,
что сотрясало и обрекало Россию на
революцию. Ощущение тысячелетней
глубины, стержня единой истории,
культурного, исторического, — все это
убирали. И поэтому сегодняшнее наше
взрослое население просто
невежественно в русской истории,
ничего этого не знает.
Мы должны написать не просто
хорошие исторические учебники, мы
должны для старшеклассников составить
хорошие хрестоматии, где бы мы учили их
на отрывках из наших лучших историков
— Карамзина, Соловьева, Ключевского,
Платонова и других, на фрагментах из
исторических документов России,
приобщали бы их к настоящему духу этой
истории.
В школе, о которой я сказал,
экспериментальной, в Москве,
намечаются такие предметы: русская
словесность (это шире, чем русская
литература). История русской книги.
Выдающиеся люди русской истории. У нас
их всех пускали под откос, этих
выдающихся людей, кто не был нужен по
политическим соображеиям. А это —
огромный предмет, огромная история.
Затем — история русской философии.
Естественно, всюду в этих школах
должно быть краеведение, потому что
краеведение, знание своего края, его
истории, истоков его культуры,
разнообразных от края к краю, оно
наиболее сливает нас с Отечеством
своим и отечественной историей. Само
собой — и воспитание нравственное. …Нравственное
воспитание даже еще важнее
образования.
Среди этих предметов
предлагают, например, и такой предмет:
гражданское благочестие и российские
законы. Слышите, как это необычно
звучит и вместе с тем — глубоко. Мы
должны воспитывать и гражданина, и
семьянина. И потому: гражданское
благочестие и российские законы,
соотношение гражданина с российскими
законами. Этическое воспитание,
нравственное, должно открыть все
подавленные свойства склада русского
характера, русской души, нашу широту,
отзывчивость, открытость, доброту,
сострадание, милосердие, вот этому
всему открыть дорогу.
Но, конечно, окунаясь в
русскую традицию и держа ее, не надо
закисать в хороводах. Нет, мы должны
школу держать на высочайшем
современном уровне, и научном, и
организационном, и по качеству
обучения. Именно теперь, когда наш
народ находится в духовном провале, и
молодежь наша особенно, — именно
теперь только и важно этим языковым и
традиционным воспитанием сохранить,
спасти, дать опору для возрождения
нашего национального сознания. Но,
конечно, черпая из наших истоков —
исторических, культурных, ведя
умственное, эстетическое и культурное
воспитание, надо все время
соотноситься с другими культурами,
надо не дать возможности никаких путей
открыть ни для шовинизма, ни для
ксенофобии, которые, впрочем, и присущи
русскому народу никогда не были. А вот
если мы будем, наоборот, стараться
загонять русское национальное
сознание в подвал, то мы вызовем его
агрессивность.
Мы при большевиках имели
интернационализм, нас воспитывали в
интернационализме. Интер-нация. Между
нациями. Никакой нации не принадлежать.
Садись между двумя–тремя табуретками.
И так большевики и сели. Двадцать пять
лет пламенел интернационализм. А
началась война с Гитлером — что
сделали? Весь интернационализм
спрятали до последней искорки и —
Дмитрий Донской, Александр Невский,
Суворов, Кутузов, святые знамена, — и
победили! А спустя время опять: «победил
великий социалистический строй». Нет,
победили под патриотическими
знаменами. Потому что каждая страна
стоять может только на патриотизме, и
мы это видим и по Америке.
Естественно, что во всякой
национальной школе не может не найти
места религиозное воспитание. В пакте
ООН о правах человека говорится: «Родители
имеют право дать детям религиозное
воспитание». Отказать в этом родителям
нельзя. В русской школе (естественно,
со сбросом на атеизм) те, кто будет
выбирать религию, выберут Православие.
Значит, оно должно стать в расписание.
Ничего нет пугающего для атеистов:
надо дать и право факультативного
отказа — не хочешь, не ходи. А если в
этой местности есть какая-то нация,
которая может организовать свое
религиозное воспитание, — тоже можно,
и тоже — в расписание, и атеисты могут
отказываться. Но то, что сегодня нам
подается под видом возврата к религии,
— общее религиоведение, общая
культурология, — это эрзац, это
мимикрия, в которой бывшие марксисты,
оставшиеся без хлеба, ищут себе, в
какую форму войти. Это — не
религиозное воспитание.
Если мы не дадим
национального воспитания в школе, если
мы не будем воспитывать этих
патриотических чувств, глубины
истории нашей тысячелетней в наших
детях, то мы и будущую интеллигенцию
получим вот такую, как сейчас, — без
связей с национальной традицией, с
национальным духом и с глубиной
истории. И если когда над Россией, как и
над другими странами мира, в XXI в.
прогремят свои военные грозы, то
неужели мы можем надеяться, что наш
народ пойдет воевать за права
коммерции, за жиреющие банки, за этих
грязнохватов, расхватывающих народное
имущество? Нет, не пойдет.
|
