|
А. Худошин
Возвращение в Крым
Только я отмерил тыщу верст,
Говорят: «Послушай, с вертолета,
Час назад еще велись работы
Там, где раньше был висячий мост.
На скалу морскую, что окрест,
Знает каждый, опускали Крест.
Ты куда? С дороги ведь, в пыли!»
Но я к морю — по камням по острым
Бросился скорее, раз смогли
В прежний чин вернуть весь этот остров.
Скажете, я ехал не за тем,
Скажете, конечно, про случайность,
Но стою, в себя вбирая, нем,
Происшедшего необычайность.
Ветер крепок. Сильная волна
По окаменевшей лупит лаве.
Вечный гул торжественный она
К монастырской добавляет славе.
Трудною работой занята,
То взрываясь брызгами, то в пене,
А над нею — символом нетленья
Золотое Дерево Креста.
Я узнал, что парни безвозмездно
Вызвались полдня висеть над бездной,
Так вот был доставлен прямо с неба
Хлеб насущный вместо просто хлеба.
Я немного опоздал сегодня
На воздвиженье Креста Господня.
* * *
Земная ночь — ведь это образ тьмы,
Посмертной. Знай, что та еще чернее.
Ты видел день — и нечто встретим мы
Похожее за гробом. Но сильнее,
Чем самый сильный, будет этот свет,
И, стоя в нем, за все дадим ответ.
Пора молчанья
Немало мною высказано слов,
Разнообразных выражено мнений,
Предложено вопросов и сомнений,
Сотрясено догматов и основ.
Достаточно сердиться и кричать,
Размахивать руками в возбужденьи,
Как бы во сне. Настало пробужданье,
Пришла необходимость помолчать.
Попридержав старательский лоток,
Сольем-ка взбаламученную воду
И разглядим осевшую породу,
Какой намыт в итоге там песок?
Бомбардировка НАТО в Сербии
Я живу в обстановке бомбежки,
И хотя не в России война,
Но фугасов железные крошки
Залетают ко мне из окна.
И хотя далеко до пожара,
От меня он за тысячи верст, —
Где-то прямо во мне от удара
Полыхающий рушится мост.
И откуда-то из-за границы
Шлют в меня, не встречая преград,
Электронные черные птицы
По лучу наведенный снаряд.
Распускаются красные вербы,
Солнца свет высоко в облаках…
«Братья сербы, простите нас, сербы», —
На моих застывает губах.
С.
Ляшова
Крылатый серафим,
над Русью пролетая,
Тончайшие дожди
слезою освящал...
И плыли хутора
и радужные стаи
Веселых городов,
скрывающих печаль.
Россия, удержись
за ясные мгновенья,
За прошлые века,
За искренность молитв!
Бессонный кукловод
на ниточках молельных
Нас водит по Земле...
Не оборвите нить!.
* * *
Опять отлетает листва,
Рождается утро во мгле...
Никто не имеет родства
На этой этапной земле.
Никто не имеет границ:
И лес на ладони, и луг...
И люди небеснее птиц,
Им только летать недосуг.
* * *
Притяжение душ
чрез хаос, века и проулки...
Вы — за горнами стуж —
словно песня из древней шкатулки.
Не пьяня, не дразня, убаюкивая, утешая,
Вы узнали меня.
Потому что земля небольшая.
Потому что всегда
нас то меньше, то больше у Бога,
Превозмогших себя:
и неведающих,
и убогих.
Притяженье миров!
Волновая природа печали...
То Душа и Любовь постоянно
живут за очами.
Потому что вовек не иссякнуть
Сияющей Чаше:
Полюби человек человека за то,
что не наше.
Зимний пейзаж
Зима. Простуженный поселок.
Леса озябшие обочь.
В ежовых рукавицах елок
Зажата сумрачная ночь.
И ни горящего оконца,
Ни звезд, ни лунного столба.
Лишь тихо светится иконка
И дышит, словно хлеб, изба.
* * *
Святой слезой промыты выси
На случай Божьего суда...
Из чувства вырастают мысли,
Из мыслей чувства — никогда.
Из жизней прорастают жизни,
А из отсевов — лебеда...
Под песни выдюжит Отчизна,
Под причитанья — никогда.
Г.
Литвинцев
Ностальгия
Заезжий двор. Ночная темнота.
В минувшем веке наступает осень.
Ну почему меня туда уносит?
Моя ли родина орловские места?
Открыли номер. Могут быть клопы.
А за стеною льются разговоры —
О видах на зерно, о земстве, о соборах.
Дьяк, прасол и студент сомкнули лбы.
Чай принесли. Зовут сразиться в карты.
«Я не играю». «Виноват». «Ничуть».
Немного рома. С книжкой Энгельгардта
Общинных дел откроется мне суть.
А завтра б лошадей пораньше — и в
дорогу.
Наверно, шлях размыт, да это не беда.
Задую свечку, помолюся Богу.
Покой и сон. Так было бы всегда!
Россия, спи, не скоро страшный год!
А может быть, еще и пронесет...
* * *
Когда послушаешь хулителей твоих —
Как не смутиться, не смешаться с хором!
И так легко прославиться меж них!
И разве мало правды в их укорах?
Да, вглядываясь в твой разлад и мрак,
Не удержу я горестного плача:
Ты променяла церковь на кабак,
С насильниками проспала удачу.
О Родина, от язв твоих и бед
Не отведу я малодушно взора.
Дрожит и мечется судьбы неверный свет
—
Никто ее не знает приговора.
Не оставляй в неведенье жестоком,
Дай угадать твои пути.
За эти слезы, за мои попреки
Прости меня, прости!
В конце биографии
Замучил мать, растлил своих детей,
Пугал соседей буйством и пожаром,
Иконы сжег, добро спустил задаром,
С ворами знался, отвратив друзей.
Как пес приблудший, старый и больной,
Со всех сторон он слышит поношенье.
За доброту не выдать одряхленье
И жалости не вызвать слепотой.
Смеются дети над его концом.
Они его фамилии стыдятся,
Клянут его, между собой рядятся,
Увы, не видя, что горит их дом!
Метаморфозы
В Таллинне нашлась бронзовая
фигура Сталина,
на отливку которой в свое время был
употреблен памятник Лютера.
Теперь собираются возвращать
металлу прежнее обличье.
Век-лицедей, твои метаморфозы,
Их едкий смысл опасны для ума.
У Лютера — усы! Смеяться ли сквозь
слезы?
У Сталина — клобук. Какая кутерьма!
Немыслимо близки друг другу антиподы.
Ах, из одной муки замешаны тела!
Пока семинарист не слышал зов свободы,
Поклоны бил и сторонился зла.
Святоша-Мартин, что с тобою стало?
Обличье маршала монаху не пристало —
Так выйди вон из бронзовых сапог!
Душа вещей устойчивей металла,
И ты свободен, как отбывший срок.
Но прежнего обличья не забудешь.
Двуличье оседлает пьедестал,
Звать будет в рай, сложив в кармане
кукиш.
Готовьте форму — плавится металл!
В поезде
Померкнул день за тропкой Перекопа.
С лиманов ветер льется без напряга.
Как Крым, потерянный нелепо и жестоко,
Осталось сердце там, за Чатырдагом.
Украйна встретила протянутой рукой
Детей, просящих взять из состраданья
Кавун иль яблоко. Так ищут подаянья.
Так просятся и в сердце на постой.
Со мной, со мной, не отлетай же прочь,
К душе крылами прикоснись, Украйна!
Тиха, тиха украинская ночь.
Глазами Гоголя вослед глядит печально.
В больнице
«Господи, мир обитаем!
И не зря мы пороги Твои обиваем, —
молился больной. —
Ночь на исходе. С реки нам заносит в
палату
дыханье черемух. Кладешь Ты на раны
заплаты,
не оставляешь, беседуешь кротко со
мной.
В муке светлеет мой ум.
И приходит тогда пониманье:
Ты возле страждущих.
Вот почему я не знал Тебя ране».
В дни Ирода
Наряженная стрекозой,
С подвижным станом павиана,
Она хотела, чтоб слезой
Глава скатилась Иоанна.
Свисали щеки, зал сопел,
Об сало тучно терлось сало.
Она запела. Краснотел,
Ирод велел, чтобы плясала.
Он не моргал, глазами грыз.
Он пил ее, как лесть и славу.
Но выше становилась высь.
В ночи пылал пророк кудрявый.
И содрогнулось все в чаду,
В агонии огня и блуде,
Когда не голову — звезду —
Отрубленную пронесли на блюде.
Пред зимним пейзажем
Сине-зеленый, холодный, прозрачный,
Словно стеклянный закат.
Вот и свершается кем-то назначенный
Чистый и тайный обряд.
Нам не желали чинить этой боли —
Значит же что-то сиянье!
В том, что мы мучимся здесь поневоле,
Умысла нет мирозданья.
Это нечаянно кажется казнью,
Как без вины утешенье.
Звезды и снег, и холодные тени,
Просто холодные, без неприязни...
|
