|
А. Филюшкин
В исследовательской
литературе государственный строй
России принято определять как «монархию»,
принимающую различные формы: «великое
княжение», «царство», «империя». Тем
самым для определения типологии
политического устройства
используется категориальный аппарат,
разработанный преимущественно на
западно-европейском историческом
материале и правовых теориях. На наш
взгляд, это не позволяет получить
адекватное представление о
феноменологии высшей власти в России.
Необходимо обратиться к национальным
концепциям власти, отраженным в
памятниках отечественной общественно-политической
мысли, а также в фольклоре. Настоящая
работа посвящена попытке
реконструировать модель «царства» в
русском средневековом менталитете (XV–XVI
вв.).
Российское царство (и в
понятийном, идеологическом, и в
институциональном плане) имело два
источника: «царство» (ханство) Золотой
Орды и византийское православное
царство (империя). И тот, и другой
компонент наложили серьезнейший
отпечаток и на типологию верховной
власти в России, и на ее восприятие в
общественной мысли.
После установления ига
власть хана Улуса Джучи («царя» в
русских летописях, отличаемого ими от
общемонгольского хана — «кааана»)
разрушила русскую систему отношений «власть
— подданные». В Киевской Руси в ее
основе лежал принцип старейшинства во
всем роде Рюриковичей, в удельной Руси
вытесняемый принципом старшинства
внутри отдельных княжеских династий.
Государственное подданство, несмотря
на ряд специфических черт, имело черты
феодального вассалитета с его правами
и иммунитетными привилегиями.
Иго нанесло удар по обеим
частям системы. Получение ханского
ярлыка на великое княжение теперь
напрямую не зависело от родовитости
претендента на этот ярлык. Над
русскими князьями появилась инстанция
(«царь»), которая не считалась ни со
старшинством, ни с родовыми правами.
Одновременно, согласно наблюдениям В.Б.
Кобрина и А.Л. Юрганова, происходит
переход от вассалитета к подданству —
министериалитету1, при котором все
подданные становились как бы холопами
государя (что позже нашло выражение в
знаменитой формуле Иоанна Грозного: «Жаловать
своих холопов вольны, и казнить вольны
же»).
Ослабление Орды и
происходившее параллельно
складывание Российского
централизованного государства
ликвидировало источник этой новой
системы отношений, но не саму систему.
Как бы вакантными оставались ее
важнейшие компоненты. Это, во-первых,
понятие зависимости великокняжеской (и,
главное, княжеской) власти от «царской»
инстанции. Наиболее рельефно данный
аспект отражен в Никаноровской
летописи: «От цареи тои Золотой Орды
начало нашея Русские земли: великое
княжение принимали... все княжения
великих князей, которые ныне во
области Московского государства. И те
все великие князи... ездили в тое
Золотую Орду для всякие справы и
начальства, и те ордынские цари давали
им свои ярлыки за своими печатями и
руками своими подписывали»2. Во-вторых,
преодолеть этот вековой комплекс
неполноценности можно было только
одним способом: побить былых господ и
самим стать «царством». Событием,
символизирующим историческую победу
Руси над Ордой и над игом, стало взятие
Казани в 1552 г., названное «всемирной
победой» над «презлым царством
сарацинским»3.
Примечательно, что в целом
ряде памятников это взятие
рассматривается либо как прямое
следствие принятия Иоанном IV титула
царя (например, у Курбского4), либо
же дата принятия титула смещена и
напрямую связывается с завоеванием «татарского
царства»(Хронограф Сергея Кубасова5,
«Казанский цикл» в фольклоре). Он (Иоанн
IV.— А.Ф.) и взял с него (татарского
царя Семиона-Едигея. — А.Ф.) царскую
корону.
И снял царскую перфиду.
Он царский костыль в
руки принял.
И в то время князь
воцарился.
И насел в Московское
царство.
Что тогда-де Москва
основалася,
И с тех пор — великая
слава6.
Симптоматично, что
одновременно с ликвидацией «царской»
(ханской) власти над Русью Иоанн III
принимает титул «государя всея Руси» (который
был в Европе расценен как титул «короля»,
с протестом против чего тут же
выступило Польско-Литовское
государство). С 1470-х гг. Иоанн III в
договорах с Ливонией начинает
именоваться «царем», а в новгородско-шведских
переговорах Иоанн III назывался «кайзером».
В 1498 г. происходит первое в русской
истории венчание на великое княжение
Димитрия-внука (церемониал которого
был схож с византийским императорским
венчанием), во время которого Иоанн III
сделал попытку присвоить себе титул «царя»
и «самодержца». Современниками этот
акт был расценен как претензия на
титул императора. Именно с 1490-х гг. в
качестве государственной символики на
Руси стал применяться императорский
двуглавый орел7.
Иоанн III называл себя царем в
грамоте 1484 г. в Кафу к жидовину Захарее
Скарье; а в 1490-х гг. титул «царь»
применительно к Московскому правителю
употребляется в некоторых документах
европейской политики8. Однако
несомненно, что ни Иоанн III, ни
Василий III стать реальными царями не
могли из-за отсутствия на Руси
идеологического обоснования царства.
Ни калька с византийских порядков (в
значительной степени — чин венчания
Димитрия-внука), ни тем более «царство»-ханство
послужить основой для этого не могли.
Поэтому в первой половине XVI в.
происходит интенсивное оформление
понятия «царство» как в официальной
идеологии, так и в общественном
сознании.
В основу понятия «царство»
было положено учение о православном
царстве, которое находим в Священном
Писании. Царь здесь — носитель
абсолютной независимости, всецелой
полноты и безграничного величия
власти. Поэтому в высшем смысле Бог
понимался как царь, как высочайший,
верховнейший правитель9. Первым
образом царской власти на земле
считался отец — глава семейства, его
власть над родными имеет Божественное
происхождение10. Когда умножаются
семейства, возникают и множатся
племена, появляются державы,
государства. Они необъятны для власти
отеческой, и Бог дает этой
первоначальной власти облик царя,
наделяя его высшей, державной силой11.
Поэтому все цари — наместники Бога на
земле. Царь вступает в свои права через
особый обряд, обладает знаками своей
власти, его особа священна. Однако,
чтобы оправдать милость Господа, царь
обязан выполнять властные функции:
защищать народ от внешних и внутренних
врагов, устанавливать законы и
назначать местных правителей, быть
стойким хранителем веры, служить
нравственным примером для своих
подданных, быть носителем Истины,
Правды, Божественной справедливости (недаром
Христа называли «Царь Иудейский»)12.
Православная концепция
царства имела существенное отличие от
западноевропейской трактовки «королевства».
Хотя король и считался помазанником
Божиим, прямым наместником Бога на
земле был Римский папа. Король же в
большей степени являлся «самым
главным феодалом», носителем светской
власти. Понятие же «православного
царства» базировалось на идее
апостола Павла: царь есть прямой
наместник Бога на земле. «Всякая душа
властем предержащим да повинуется.
Несть бо власть, аще не от Бога: сущие
же власти от Бога учинены суть. Тем же
противляися власти, Божиему велению
противляется, противляющийся же себе
грех преемлют»13. Эта норма была
заложена в главе 5 Домостроя — устава
бытовой жизни, созданного Сильвестром
в 1546–1553 гг.14
Отсюда на Руси любое
выступление против власти считалось
выступлением против Бога. Поэтому
любой, кто не желает слепо следовать
произволу правителей, — грешник. В
этом, кстати, кроется одна из причин
того, что принципы отстаивания
собственной воли, достоинства перед
лицом власти и государя, личной чести в
русском обществе не получили
значительного распространения. Они
чаще всего были связаны с элементами
либо полууголовными (Курбский,
Котошихин), либо принимали форму
религиозной оппозиции власти (ереси,
старообрядцы).
Особую остроту проблеме
конституирования именно «православного
царства» придавала международная
обстановка. После Флорентийской унии
1439 г. и падения Византии в 1453 г. Россия
осталась единственной в мире сильной
независимой православной страной: «А
иного(кроме Русского. — А.Ф.)
царства вольного и закона
христианского греческого нету, и надею
(надежду. — А.Ф.) на Бога держат во
умножение веры християнской на то
царство руское, благоверного царя
руского»15. Это осознание себя
последним носителем Божией воли и
единственно правильной веры порождало
особое чувство ответственности перед
Богом и миром за судьбы православия. В
источниках русский народ начинает
называться «Новым Израилем», то есть
новым богоизбранным народом. Согласно
исторической концепции Ветхого Завета,
возвышение Израиля наступило с
появлением у него царей. Таким образом,
перед Россией вставала настоятельная
потребность в царе — защитнике веры,
царе — завоевателе бусурманских
ханств (царств), царе — устроителе
жизни народа по правде и
справедливости, царе, аналогичном
царям древнего Израиля.
Недаром в Степенной книге (около
1563 г.) проводятся прямые параллели со
Священным Писанием: первая
междоусобица князей в Киевской Руси
приравнивается к Каинову
братоубийству, семя Владимира
называется семенем «Нового Израиля», а
сам он сравнивается с Давидом, Ярослав
Мудрый — с Соломоном. Князья Даниил
Александрович и Всеволод Юрьевич
уподобляются пророку Давиду, а Иоан III
— Иисусу Навину16.
Интенсивное идеологическое
оформление царства шло в первой
половине XVI в. в иосифлянской среде.
Важнейшую роль в нем сыграли Послание
Спиридона — Саввы (1511–1523 гг.) и «Сказание
о великих князьях Владимирских»(первая
редакция — до 1527 г.). В них приводились
две политические легенды,
обосновывающие права русских
правителей на царский титул. В первой
говорилось о прямом родстве
Рюриковичей с императорами Древнего
Рима через некоего Пруса (родственника
Цезаря Августа), которого римский
император поставил управлять областью,
позже по его имени названной Пруссией.
От Пруса произошел Рюрик, призванный
Гостомыслом в Новгород на княжение17.
Второй легендой был рассказ о присылке
Владимиру Мономаху из Византии
царских регалий и о венчании его на
царство митрополитом Неофитом18. В
середине
XVI в. обе легенды были включены в
качестве официальных фактов русской
истории в важнейшие государственные
документы — Чин венчания на царство,
Государев Родословец, Степенную книгу.
Они приводились иностранными послами
в качестве доказательства прав Иоанна
IV на царский титул19.
Идеологическими
концепциями первой половины XVI в.
подчеркивалась необходимость
скорейшего установления царства на
Руси. В «Слове, пространно излагающем,
с жалостию, нестроения и бесчиния
царей и властителей последнего, сего
века» Максима Грека (около 1530-х гг.)
царство изображено в виде поруганной,
скорбной, плачущей женщины, имя
которой — Василия (от греч. «Василеве»,
т.е. царство). Она окружена дикими
зверями — львами, медведями, волками и
лисицами. Невзгоды ее нельзя передать,
недуги ее немыслимы. Правители
опозорили ее, ввергли в бедствия и
болезни, но получили возмездие от
Всевышнего за свое безумие20. С
будущим царем — Иоанном IV — в обществе,
несомненно, связывались большие
надежды. В нем видели избавителя от
всех этих бедствий. Способом
преодоления «неустроения» на Руси
считали прежде всего учреждение
истинного православного царства.
Иоанн IV был венчан на
царство 16 января 1547 г. Чин его венчания
несет в себе весьма объемную
информацию о трактовке понятия
царства в русском средневековом
обществе. В нем заложена идея, что
царство — это гармоничный мир,
управляемый Богом и царем. Именно «мир
всем» провозглашал митрополит после
наложения барм21. В поздравлении и
провозглашении многолетия царю,
идущих от разных слоев населения,
выражалось единение перед престолом
всех сословий.
Обязанности царя и
связанные с ним надежды очерчивались в
обращенной к государю речи
митрополита: «...и вдаст тебе Господь в
деснице твоей скипетр царствия, и
посадит тя на престоле правды и
оградит тя всеоружеством Святаго Духа,
и утвердит мышцу твою и покорит тебе
вся языкы варварскыя браням хотящая, и
всеет Господь в сердце твоем страх
свой и еже к послушным милостивное, и
соблюдет тя Господь в непорочной вере...
да судищи люди твоя правдою и нищих
судом, да восиает во днех твоих правда,
множество мира, да в тихости твоей тихо
и безмолвно житие поживем во всяком
благочестие и чистоте, да зде добре и
богоугодне поживем во всяком
благочестии и чистоте, да зде добре и
богоугодне пожив наследник будеши
небесного царствия со всеми святыми
православными царя». Царь был обязан
быть милостивым, заботиться о вере и о
церкви, беречь подданных, награждать
их за службу и защищать христиан («соблюдати
стадо его (Христа. — А.Ф.) от волков
невредимо»)22.
Данные правила «царского»
поведения не были официозной
декларацией. Именно так воспринимали
права и обязанности царя
представители самых различных слоев
русского общества. Перечисление
многих из них мы можем обнаружить в
памятниках официальной церковно-идеологической
мысли (Степенной книге)23, в
произведениях, вышедших из-под пера
представителя княжеско-боярской
аристократии (например, А.М. Курбского
в «Истории о великом князе Московском»)24,
в трудах простого «служилого»
воинника (И.С. Пересветова)25.
Сходные моменты можно встретить и в
фольклоре (об отражении облика царя
Ивана в народных сказаниях речь пойдет
ниже).
В случае выполнения царем
своих обязанностей он будет после
смерти «с Христом царствовать»(из речи
к государю митрополита Макария)26. А
с ним и его подданные получат
возможность попасть в Царствие
Небесное. Царь, такими образом,
выступает в качестве проводника
России и российского народа в Царство
Божие. Этот путь государя
предопределен заранее, на нем лежит
печать Богоданной судьбы,
своеобразного рока. В качестве символа
этой предопределенности во время
ритуала венчания царь должен был
пройти уготованным «царским путем»,
который хранят его «чиновники». Они же
берегут царские регалии, чтобы их не
осквернил прикосновением «никто от
простых человек»27. Интересно, что
после обряда венчания на царство
государь должен был восемь дней не
умываться и не снимать платья. Для
личных нужд ему выдавался специальный
«платок для утирания».
Путь царя завершался на
царском месте. После ритуала народу
дозволялось его обдирать, чтобы каждый
взял «на честь» царского
постановления28.
Существование царства
непременно увязывалось с «царствующим
градом» (ср. русское название
Константинополя: Царьград). При Иоанне
Грозном им была объявлена Москва, хотя
существовал проект перенести
царствующий град в Нижний Новгород (И.С.
Пересветов), а Москву оставить просто
центром великого княжения29.
При церемониале венчания
особо подчеркивалась связь
поставления на царство с Православием
и Церковью. В летописях говорится, что
Иоанн IV венчан на царство Макарием,
митрополитом всея Руси. По сравнению с
чином поставления на царство Димитрия-внука
(1498), в 1547 г. в процедуре резко возросла
роль митрополита, царского духовника30.
После начального проявления своей
царской сущности — покорения
Казанского ханства — в свежесожженной
Казани Иоанн Грозный в первую очередь
велит строить православные храмы как
символ торжества православного
царства, причем сам носит для них
бревна31.
В концепции царства в
середине XVI в. были разработаны еще три
аспекта: эстетический, дидактический и
футуролого-религиозный.
В эстетической мысли (образность
которой в значительной мере основана
на Священном Писании) царство
сравнивалось с райским садом, а его
правители — с деревьями, корнями,
ветвями. В Степенной книге говорится,
что русские правители — это «райские
древеса», от Бога насажены, и сам сад «благоухания
исполнен, велик же и высоковерх».
Удельных князей книга именует «корене
доброплодная и многорасленная и
неувядаемая ветвь царского изращения,
плодоносное семя русских
самодержателей»32. Примечательно,
что эту символику использует и Иоанн
Грозный (в первом послании Курбскому).
Он сравнивает царство с деревом и,
возмущаясь усобицами князей (т. е.
корней, ветвей), пишет: «Како убо может
древо цвести аще корени суху сущу?»33.
Данный аспект интересно
сравнить с христианской средневековой
теологией. В ней хорошо орошенный сад и
сад безводный, высохший, служили
символами Божественного
благословения и Божественного
проклятия. Устройством сада
распоряжались прежде всего цари34.
Прообразом сада являлся Рай, Райский (Эдемский)
сад35. Примечательно, что сад
являлся образцом счастливого будущего
для Нового Израиля36 (ср. в
источниках того времени наименование
русского христианского народа «Новым
Израилем»). Сад являлся и символом
подчинения, упорядочивания природы (как
бессознательной стихии), что
согласуется с функциями царства:
установить порядок, ввести «правду» и
совершенное устройство в
неорганизованной и из-за этого
потрясаемой бедствиями стране.
Важную роль играет и
образность, связанная с деревьями.
Цветущие, покрытые листвой,
плодоносящие деревья символизируют
Богоугодных людей. Им
противопоставляются высохшие деревья
как образ Богонеугодного и
преступного человека37 (ср.
уподобление Иоанном Грозным князей-крамольников
высохшим деревьям). Кроме того в
христианской символике дерево — это «ось,
связывающая различные миры», прежде
всего землю (мирскую жизнь) и небо (жизнь
небесную)38. В данном смысле символ
дерева перекликается с другими
подобными символами (лестница, гора).
Эта символика напрямую связана с
главной функцией православного царя —
возвести Россию в Царствие Небесное.
Взгляды русских
средневековых мыслителей на
православное царство, его значение и
этапы его становления на Руси несли в
себе сильный элемент дидактизма.
Особенно четко это прослеживается в «Степенной
книге». В «Житии Ольги» (предваряющем
книгу), автором которого, по-видимому,
был один из главных идеологов и
моралистов середины XVI в. священник
Сильвестр39, приводится любопытная
антитеза. Русь описывается сперва как
дикая страна, в которой обитало «множество
поганых людей, кумиробесия тьмой
помраченных, иже бяху яко дивии зверие».
Христианство в нее принесла Ольга,
причем автор «Жития» подчеркивает, что
«якоже древле от жены преступление
бысть, последи же от жены и спасение
бысть». Женщина, по Священному Писанию,
погубившая человечество первородным
грехом, спасла Русь, вдохнув в нее дух
благочестия (Господь «первие
благоволи вдохнути благодать свою
душу немощнейшего сосуда женского
состава»)40. Помимо чисто
литературного приема, здесь ясно видна
выдвигаемая Сильвестром претензия на
«особый путь», исключительность
способа обращения Руси в христианство,
сопровождаемого утверждением
самодержавия (приводятся
многочисленные примеры «самодержавного»
поведения Ольги).
Большое распространение
получила идея пути (ср. с «царским
путем» в чине венчания). Началом его
служит отречение либо от родных, либо
от каких-то важных дел во имя
достижения конечной цели этого пути.
Этой целью обычно является совершение
духовного или державного подвига (например,
путешествие Ольги в Царьград)41.
Вообще для «царственных» героев
дидактической литературы характерна «рывкообразность»
действий: в какой-то момент (обычно под
влиянием Божественного видения или
наставления советников) он (царственный
герой) как бы пробуждается от
статического состояния и совершает
ряд подвигов. Данный прием
прослеживается практически во всех
памятниках общественно-политической
мысли, посвященных «царской теме» в «Сказаниях
о князьях Владимирских», Хронографах,
летописях, сочинениях И.С. Пересветова,
Степенной книге и др.).
При описании подвигов правителей
часто встречается мотив случайности (как
внезапного проявления Божией воли).
Например, Владимир, идя за земной
властью (на Корсунь), обрел небесную (крестился),
как Саул, ища ослят, обрет царство42.
Далее -->
|
