|
А. Буганов
В настоящее время много
пишется и говорится о необходимости
определения новой национальной идеи
для русского народа. Вероятно,
постановка вопроса правомерна. В
советский период русская идея была
деформирована, ибо единое народное
сознание представляло опасность для
власти. С распадом СССР многие люди
лишились привычного ощущения себя
гражданами великой державы.
Обострились межэтнические
противоречия, усилились центробежные
тенденции в ряде российских регионов.
Все это разрушает остатки
государственности, поскольку
федерация как форма государственного
устройства может существовать только
при доминировании сил
центростремительных. В этих условиях
проведение взвешенной национальной
политики отнюдь не менее важно, нежели
экономические реформы. Проблема
национального самосознания в
современной России становится одной
из первостепенных.
Совершенно очевидно, что
этническое самосознание невозможно
придумать ни в какой творческой
лаборатории; оно формируется,
выплавляется самим ходом истории. И
поиски новой идентификации вовсе не
должны означать обязательную
устремленность к каким-то ранее
неизвестным и не испробованным
исторической жизнью этноса формам.
Попробуем обратиться к традиционным
формам русского самосознания,
некоторым ключевым моментам в его
становлении.
Русское национально-государственное
самосознание начало формироваться в X–XI
вв. После Крещения Руси основная масса
народа постепенно усваивала
Православие и становилась однородной
в религиозном отношении. Понятие «русский»
приобрело характер не столько
этнический, сколько конфессиональный
и было почти синонимом слова
православный.
Четкое осознание
причастности к православной вере
проявлялось в мирное время (вплоть до
начала ХХ столетия общепринятое
обращение к собравшимся на сельских
сходах было — «Православные!»), но
особенно во времена войн и
вооруженных конфликтов. В эти периоды
наблюдался подъем религиозного
чувства, и идентификация по
конфессиональному признаку
выражалась более отчетливо. Так было в
годы удельных распрей и ордынского
владычества, когда не этническая
самоидентификация, но принадлежность
к православному миру давала народу
твердое ощущение общности
исторической судьбы. Вплоть до начала
ХХ столетия крестьяне рассказывали,
как когда-то давно прошел по Русской
земле страшный воитель Батый и на пути
встретил все православное население.
Мощный импульс становлению русского
общества дала Куликовская битва.
Перед ее началом из уст Димитрия
Донского прозвучало обращение к
воинам — сыны русские. В летописях
первой половины XV в. все более
значимой становится мысль о единстве
русских земель, постепенно начинает
входить в употребление слово «Отечество»
как обозначение всей Руси.
С образованием
централизованного государства
национальные и государственные
интересы его жителей стали
восприниматься в единстве. Теперь
этноним «русские» указывал и на
этническую принадлежность основной
массы населения страны, и на общность,
осознающую себя единым по вере
народом единого государства.
Переломным моментом в
становлении самосознания русских
явилось венчание на царство государя
Иоанна IV, что способствовало
утверждению идеи преемственности
Богом данной монархической власти.
Данный акт, символизировавший
преемственность власти от
византийских императоров, укрепил и
вдохновил народно-церковное
самосознание средневековой Руси.
Народ передавал свою волю во власть
воли Высшей, которая наделяла властью
монарха. Но при этом и сам царь
осуществлял государственное служение
как послушание, отрекаясь от личной
воли. В соответствии с греческими
канонами царскому служению
придавался теократический смысл.
Государь представал перед своими
подданными как Божий избранник.
Именно восприятие царя как
помазанника Божия лежало в основе
народного сознания.
Если говорить о народном
восприятии образа правителя, то
представления о сакральном характере
власти возникли, без сомнения, задолго
до 1547 г. Постепенно они поднялись до
признания великого князя «Божиим
слугой», «стражем Земли Русской от
врагов иноплеменных и внутренних». И.Е.
Забелин справедливо отметил, что «новый
тип политической власти вырос на
старом кореню». Народная Русь издавна
стояла на служении верой и правдой «Батюшке
— государю». Сохранялись эти
воззрения и в XIX – начале ХХ в.
Венчание Иоанна IV на
царство не могло не повлечь за собой
изменения в правосознании общества.
Все жители царства — от холопов до
бояр — становились подданными
монарха, как бы уравниваясь в своем
отношении к нему и к Родине. Само
понятие Родины приобрело конкретные
политические границы, совпадавшие с
территорией Русского государства.
Значительный след в
народном сознании оставило Смутное
время начала XVII в. По выражению П.Я.
Чаадаева, то был «момент беспримерный,
пробудивший скрытые силы общества» (характерно,
что у Чаадаева скептическое отношение
к «пустоте предшествующих веков»
русской истории коренным образом
менялось, когда он обращался к
критическим, определявшим ее ход
событиям). В России прежде не было
столь широкого освободительного
всесословного движения. В этот период
была нарушена устоявшаяся в
мироощущении русских четкая схема
религиозного и общественного
служения: царь служит Богу, народ
служит царю. На русском престоле
оказались правители, лишенные в
глазах многих богоизбранности: Борис
Годунов, Василий Шуйский, не говоря
уже о самозванцах. В этот период во
главе освободительного движения
встала Церковь, единственное в тот
момент связующее звено между народом
и властью в разваливающемся
государстве. По всей России
рассылались грамоты с призывной
вестью: «Патриарх Гермоген стал за
веру и всем велел стоять».
Не только цари, но и
народные герои, и крупнейшие
полководцы прошлого считались у
русских выразителями воли Божией.
Если их деятельность была направлена
на защиту национальных интересов, она
одобрялась как Церковью, так и
народным мнением. О герое Смутного
времени князе Дмитрии Пожарском в
одной из исторических песен, вопреки
очевидности, рассказывалось даже, что
он был избран царем. Действительно, на
состоявшемся в январе-феврале 1613 г.
земском соборе Пожарский назывался в
числе возможных претендентов на
престол, но выборы закончились, как
известно, воцарением Михаила Романова.
В одной из песен Пожарский
отказывается от престола в его пользу.
Подобное освещение событий говорит не
только об отношении к спасителю Руси
князю Пожарскому, но и о народных
представлениях о том, каким должен
быть православный царь.
Размышляя об особенностях
национального самосознания того или
иного народа, следует, вероятно, иметь
в виду, что набор составляющих этого
понятия примерно одинаков у разных
этносов. Своеобразие характеризуется
определенным, причем обязательно
устойчивым во времени сочетанием этих
составляющих. Примеры теснейшего
слияния главнейших компонентов
народного сознания — патриотизма,
национального и религиозного чувств
— оставили нам войны XIX столетия. В них
защищали веру и Отечество. Враги
русских в этих войнах, будь то
французы, австрийцы или турки,
воспринимались как нехристи. С
древности те, кто посягнул на
православное Русское государство,
считались нехристями, басурманами,
даже если принадлежали к
христианскому миру.
В русско-турецкой войне, как,
может быть, никогда прежде, остро
прозвучала тема общеславянского
единства. Последняя русско-турецкая
война, события в Сербии, ей
предшествовавшие (при всем трагизме
войны как таковой), были одним из самых
светлых периодов в истории России с
точки зрения роста положительного,
как писал В. Соловьев, сознания
общества. Пришли в движение все его
слои. Массовый характер имели
народные пожертвования, причем
большую их часть составили взносы
низших слоев. Более 5 тысяч
добровольцев уехали в Сербию. Ф.М.
Достоевский, горячо обсуждавший тему
войны и вопрос «славянства» в целом,
высказал в «Дневнике писателя» за 1877 г.
знаменательную мысль: «Чтоб судить о
нравственной силе народа и о том, к
чему он способен в будущем, надо брать
в соображение не ту степень
безобразия, до которого он временно и
даже хотя и в большинстве своем может
унизиться, а надо брать в соображение
лишь ту высоту духа, на которую может
подняться, когда тому придет срок. Ибо
безобразие есть несчастье временное,
всегда почти зависящее от
обстоятельств, предшествующих и
преходящих, от рабства, от векового
гнева, от загрубелости, а дар
великодушия есть дар вечный,
стихийный дар, родившийся вместе с
народом, и тем более чтимый, если и в
продолжение веков рабства, тяготы и
нищеты он все-таки уцелеет,
неповрежденный, в сердце этого народа».
Подобный подход исключительно
плодотворен при изучении
национального самосознания.
Способность народа в максимальной
степени выразить заложенные в нем
силы и возможности, особенно во
времена невзгод, крутой ломки
исторической судьбы, выявляет высшую
оценочную мерку для характеристики
нашего народа в историческом процессе.
Дореволюционная Россия была
многонациональным государством,
включавшим в себя более полутораста
народов и народностей, но имела ярко
выраженный русский, православный
характер. Православие было
государствообразующей религией.
Решающая роль в самом строе народной
жизни принадлежала российскому
патриотизму. Со школьной скамьи мы
помним формулу министра народного
просвещения эпохи Николая I С.С. Уварова:
«Православие, самодержавие,
народность». Многие из нас в духе
тогдашнего воспитания, да и не
особенно задумываясь, скептически
восприняли теорию официальной
народности как казенную трактовку
народного духа. Между тем обращение к
жизни русского этноса дает множество
примеров живого взаимодействия
различных составляющих народного
сознания.
|
