№ 3-4 1999

КНЯЖЕСКИЕ ПОРТРЕТЫ И РОСПИСЬ АРХАНГЕЛЬСКОГО СОБОРА МОСКОВСКОГО КРЕМЛЯ XVI В.

К истории создания росписи Архангельского собора

История создания росписи Архангельского собора теснейшим образом связана с развитием на Руси политических представлений о власти царя. Венчание на царство Иоанна Грозного в 1547 г. явилось прежде всего политическим актом, демонстрировавшим право наследования Россией той роли, которую некогда играли на политической арене Византия и ее император, почитавшийся царем "над всеми православными христианами". Венчание на царство русского великого князя стало возможным благодаря ряду исторических причин и явилось логичным завершением политики, которую на протяжении нескольких веков проводили московские князья.
Со времени Крещения Руси Византия для русских была своеобразным культурным эталоном, которым поверяли политическое устройство, развитие культуры, искусства. Царство ромеев, по словам великого князя Симеона Гордого, "есть источник всякого благочестия и училище законодательства и освящения"1. Даже накануне падения Константинополя авторитет византийского императора в глазах русских был чрезвычайно высок2. Впитав уроки византийских учителей, русские усвоили саму идею царя как некой от Бога данной и Богом утвержденной силы, призванной в согласии со священством охранять и укреплять правоверие во вселенной. Византийская идея царя раскрыта в письме патриарха Антония князю Василию Димитриевичу (1389 г.): "Святой царь занимает высокое положение в Церкви, но не то, что другие поместные князья и государи. Цари вначале упрочили и утвердили благочестие во вселенной; цари собирали Вселенские Соборы, они же подтвердили своими законами соблюдение того, что говорят Божественные и священные каноны о правых догматах и благоустройстве христианской жизни, и много подвизались против ересей... На всяком месте, где только имеются христиане, имя царя поминается всеми патриархами и епископами, и этого преимущества не имеет никто из прочих князей и властителей... Невозможно христианам иметь Церковь и не иметь царя. Ибо царство и Церковь находятся в тесном союзе и общении... и невозможно отделить их друг от друга... один только царь во вселенной, и если некоторые другие из христиан присвоили себе имя царя, то все эти примеры суть нечто противоестественное и противозаконное"3. Как отмечали исследователи древнерусской политической теории о власти царя4, образ вселенского владыки становится для русских князей, никогда не забывавших, что они связаны с императорским домом узами кровного родства5, неким недостижимым, но влекущим идеалом. Из источников мы знаем, что еще со времен Димитрия Донского русские князья в некоторых случаях именовали себя царями6, но они вкладывали в этот титул лишь значение независимого государя по праву наследства, не требуя именовать себя таковыми от владык, с которыми находились в общении. 
Ситуация резко изменилась в 1453 г., когда под ударами турок пал Константинополь, а несколько лет спустя последний император подписал унию с католической Церковью. То, что император, от Бога призванный охранять основы веры, решился на подписание унии, произвело неизгладимое впечатление на русских. Авторитет последнего императора, лишившегося своего царства, в глазах Москвы был подорван. Именно с этого момента на греков начинают смотреть в Москве как на вероотступников, хотя древнее греческое благочестие по-прежнему остается эталоном. В этой ситуации московский князь Василий Васильевич Темный впервые выступил в новой для себя роли блюстителя правоверия.
В одном из полемических сочинений, направленных против унии, - "Сказании о Флорентийском Соборе", - московский князь называется "всея русския земли утверждением, а греческой веры подтверждением и поддержанием". С этого времени развивается идея об особом русском благочестии7.
В новых исторических условиях, когда Русь оказалась единственным православным государством, неподвластным турецкому султану, сохранившим чистоту веры, православные государства и государи начинают воспринимать Россию как "великое православное самодержство". Именно в России видели отныне оплот Православия. Многочисленные посольства просителей милостыни и защиты из Константинополя, Афона исподволь внушали русским князьям мысль о долге русских великих князей "избавить угнетенных христиан от агарянского племени"8. Несмотря на то, что в Москве к этим идеям относились с большой осторожностью, они ложились на хорошо подготовленную почву9.
Процесс достигает апогея своего развития в период правления Иоанна Грозного и логично завершается церемонией венчания на царство. Уже в 1548 г. братия Хиландарского монастыря в своем послании к русскому царю титулует Иоанна IV "единым правым государем, белым царем восточных и северных стран... святым, великим благочестивым царством, солнцем христианским... утверждением седми соборных столпов"10, а в 1557 г. посланные от Константинопольского патриарха с просительной грамотой именовали в ней русского царя "святым царством" и заявляли о соборном уложении "молить Бога о царе и великом князе Иоанне Васильевиче якоже о прежних благочестивых царях". Трудно уже сказать точно, было ли это соборное уложение результатом политики Иоанна IV, требовавшего признания своего царского титула, либо же это было одним из направлений политики восточного духовенства, доказывавшего русским их долг защищать Восточную Церковь. Очевидно лишь то, что Иоанн IV, руководимый иосифлянином митрополитом Макарием, воспринимал эти идеи непосредственно, стремясь как можно быстрее осуществить их, "низвести на уровень жизни"11. Венчавшись в 1547 г. царским венцом, он действительно почувствовал себя самодержцем, подобным императорам, повелителям восточной половины мира, а в реальной политике столкнулся с резким непризнанием его царем государями европейских держав и "неповиновением подданных". Отныне вся деятельность царя, политическая, литературно-публицистическая, была посвящена построению изощренной системы доказательств его законного права на царскую корону12.
В Москве хорошо усвоили преподанную некогда константинопольским патриархом истину о том, что невозможно иметь Церковь, но не иметь царства. Поэтому параллельно с утверждением идеи нового вселенского владыки в лице бывшего московского великого князя шел процесс созидания нового церковно-религиозного авторитета Московской Руси13. Русская Церковь ощутила себя хранительницей древнего благочестия, попранного унией греков с католиками; ощутила себя самостоятельной Церковью, несмотря на формальное подчинение Константинопольскому патриарху. Новые идеи подтверждали древними преданиями. Широко распространяется сказание о том, что Русская Церковь берет свое начало не от греков, а от самого апостола Андрея, приходившего на Русь с апостольской миссией14.
Идея национальной самостоятельной Церкви и идея Русского царства, имеющего вселенское значение, - вот две основные идеи, которые вдохновляли молодого царя Иоанна IV и его наставника, митрополита Макария. Обе идеи, национально-романтические по своей природе, оторванные от реальной обстановки, обусловили в начале царствования Иоанна IV культурную ситуацию, когда на щит поднималось все русское, национальное. Однако этот "национальный романтизм" имел средневековый привкус, поскольку "национальное" выводилось как следствие мирового исторического процесса, национальная идея погружалась в контекст вселенской истории, и формирование русской идеи осуществлялось при помощи освященных традицией приемов, разработанных и принятых в Византии.
И сам царь, и митрополит Макарий немало потрудились, созидая авторитет московского престола и Русской Церкви. Согласное управление царством и паствой царя и митрополита само по себе являлось как бы идеальным воплощением взаимоотношений самодержца и архипастыря, воплощением византийской формулы "невозможно христианам иметь Церковь и не иметь царства". Приняв царский титул, Иоанн IV, очевидно, тщательно изучал и византийские законы, и всевозможные дворцовые византийские ритуалы15, следовал им, воплощал их в ритуалах своего двора. Митрополит Макарий направлял монарха в соответствии с заветами Иосифа Волоцкого, который в разработанном им учении о государе и пределах его власти, в свою очередь, опирался на знания, заимствованные из византийских сборников церковных правил и постановлений, и прежде всего на заповеди императора Юстиниана, вошедшие в русские Кормчие16. "Заповедь первая от новых заповедей Иустина царя" устанавливала раздельность компетенции императора и святителя при единстве действий церковной и государственной власти со специальным указанием, что ничто так не споспешествует царству, "яко же святительская честь". 
Именно этой заповеди следовали митрополит Макарий и государь Иоанн IV, именно она была впоследствии внесена в постановления Стоглава. Однако этот принцип можно было истолковать и совершенно иначе, т. е. как указание на то, что царь может и даже обязан вмешиваться в решение церковных вопросов, "вся обладаемое от треволнений спасти", и на то, что церковный авторитет также может и обязан "исправлять на лучшее царские скипетры". Равновесие этой дихотомии сохранялось только при митрополите Макарии, который всячески подчеркивал выдающуюся роль государя, охранителя правоверия, без благочестивой ревности которого гибель грозит всему православному христианству, сам при этом оставаясь в тени, как бы в подчиненном положении по отношению к государю. Вряд ли приходится сомневаться в том, что инициатива венчания Иоанна IV на царство исходила от Макария, так же как и инициатива церковных Соборов 1547, 1549, 1551 гг. 
Однако при этом в государственных документах на первый план выносится имя царя, подчеркивается его инициатива, которую благословил и одобрил митрополит. Так, например, представлено дело о созыве церковного Собора 1547 г. Государь Иоанн IV обратился к Собору с речью, в которой говорится, что именно он "возревновал" о том, что "праздновати же повсюду сим великим светильникам не узаконено бысть" и что сего ради именно он "христолюбивый царь и великий князь Иоанн возвещает боголюбезнейшему митрополиту Макарию всея Руси и совета блага просит от него еже от многого благоговения и любви имея желание в мысли своей дабы сим новейшим чудотворцем установити празднество в святых Божиих церквах повсюду"17. Известно, что Собор 1547 г. проходил в первое воскресенье Великого поста - праздник Торжества Православия - царь на нем не присутствовал, а находился на богомолье. После Собора Иоанн Васильевич вновь обратился к епископам с речью, призвав их в своих пределах "обыскивать о великих чудотворцах... где которые чудотворцы прославились". Святители в свою очередь, как сообщают документы Стоглава, исполнили его, царя, поручение с радостью духовною и с вожделением сердечным18. "Святость", которую призывает царь "обыскивать", по его собственным словам, "царския державы богатство".
По мысли царя Иоанна IV и митрополита Макария, теперь, когда Русское государство из великого княжества стало царством, вознеслось на самую высокую ступень в христианском политическом мире, и Русская Церковь, возносясь вместе с государством, должна была занять первенствующее среди церквей место. Подобного согласованного взаимодействия ни с кем из последующих первоиерархов Иоанну Грозному достичь не удалось.
Небезынтересно вспомнить, что митрополит Макарий умер в 1564 г., в тот самый год, когда начались работы над стенописью Архангельского собора. Нет сомнения в том, что Макарий принимал участие в разработке или, по крайней мере, в редактуре программы росписи собора, и его идеи святости Русской Церкви и самодержавной власти нашли свое воплощение в стенописи храма19.
Зимой 1547 г. Иоанн IV венчался на царство, а летом Москве довелось пережить пожар огромной разрушительной силы. Погорели царские палаты, выгорели соборы. Необходимо было восстановить благолепие царской резиденции, и в первую очередь убранство соборов. По государевому указу в Кремле были начаты восстановительные работы, превратившиеся в кардинальную реконструкцию, продолжавшуюся более двух десятилетий. Восстановление убранства храмов (иконы, иконостасы, стенописи) осуществлялось по единой программе20. В ее основу легли национально-романтические идеи, особенно прославление первого русского венчанного самодержца Иоанна IV и его деяний: утверждалась мысль о богоизбранности Московского царства, божественное происхождение царской единодержавной власти, доказывалось право молодого русского царя на царский венец21.
В течение двух десятилетий в Кремле был создан целый ряд монументальных живописных ансамблей: заново расписан Благовещенский собор (1547- начало 60-х гг.)22, собор Чудова монастыря (около 1556 г.)23, выполнены росписи Золотой Палаты (1561 г.)24. Роспись Архангельского собора завершает данный ряд памятников монументальной живописи. В ходе работ над перечисленными ансамблями в зависимости от посвящения и назначения храма шел интенсивный поиск иконографических схем, способных выразить новые идеи о русской святости и русском царе. В рамках средневековой культуры найденные удачные схемы неизбежно обретали значимость канона, переходя из росписи в роспись. Проблематика декоративных программ восстанавливавшихся после пожара в Кремле храмов тем не менее характеризуется разной степенью развитости и имеет в каждом конкретном случае свое лицо. О.И. Подобедова назвала кульминацией всего цикла памятников живописи, созданных в Кремле после пожара 1547 г., росписи Золотой Палаты, само назначение которой - служить парадной залой для царских торжественных приемов - позволило объединить в ее стенописи религиозно-догматические и дидактические светские сюжеты, воинскую тематику, космогонические и политические представления того времени25. 
Широта тематики способствовала тому, чтобы в дальнейшем мастера пользовались этой росписью как своеобразной энциклопедией монументальной живописи, как своего рода иконописным подлинником. Неслучайно в XVII в. жалованному царскому изографу Симеону Ушакову было приказано составить точное и подробное описание украшавших Палату композиций и их расположения в пространстве залы26. Росписи Золотой Палаты создавались в то время, когда царь Иоанн Грозный, венчавшийся на царство без патриаршего благословения, после долгих переговоров ожидал подтверждения своего права на царский венец из Константинополя. Оно было получено им в начале 1560-х гг.27 Поскольку доказательство царского происхождения Иоанна IV, его права на царский престол было одной из важнейших тем литературы и искусства Московской Руси грозненского времени, можно предположить, что получение грамот из Константинополя повлияло на то, что эта тема приобрела более определенное звучание и способствовала процессу "канонизации", закрепления в монументальном искусстве определенных композиционных схем, принятых для выражения данной идеи. 
Вслед за росписью Золотой Палаты с интервалом в три года был украшен фресками Архангельский собор. Декорация собора, возведенного в начале XVI столетия как храм-усыпальница московских князей, предполагала внесение помимо традиционных литургических тем тему прославления погребенных здесь московских правителей. Эта идея была чрезвычайно созвучна общему направлению мысли при украшении кремлевских храмов, и она прозвучала в росписи собора грозненского времени очень ярко, ее вынесли на первый план, интерпретировав уже как тему прославления московского правящего дома, царской династии, новой государственности.
Очевидно, что в данном случае некоторые идеи и сюжеты росписей, выполненных в Кремле ранее, были использованы и модифицированы в ходе работ над стенописью Архангельского собора, программа которой явилась последней в ряду памятников, подлежащих кардинальной послепожарной реконструкции, логично завершающей развитие темы прославления царской власти.
Всю обширную и сложную систему росписи Архангельского собора можно попытаться систематизировать, выделив следующие основные циклы. Прежде всего, это тема Софии Премудрости Божией в алтарной части храма, которая сопровождается многочисленными изображениями русских церковных иерархов - тема, безусловно, связанная с идеей торжества Русской Церкви. На северной и южной стенах храма расположены композиции, повествующие о чудесах Михаила Архангела, почитаемого на Руси как верховного Ангела, проводника в мир воли Божией, и как покровителя великого князя. Западную стену храма и частично его своды занимает обширный цикл композиций, иллюстрирующих православный Символ веры. И, наконец, тема прославления царской власти находит свое развитие в изображениях святых воинов и святых князей на столбах собора, а также "воображаемых портретах" князей московского правящего дома в нижнем ярусе по периметру храма. Подобное расчленение на циклы условно. Циклы теснейшим образом связаны друг с другом и являют собой как бы различные грани одних и тех же религиозно-политических идей. Так, например, изображение святых князей на столбах храма одновременно может быть истолковано и в контексте возвеличения Русской Церкви, и в контексте прославления власти российских самодержцев. Символ веры связан и с темой защиты веры, как основной функции княжеской и царской власти, и с представлениями о загробном вознаграждении, с темой посмертной памяти, проведенной в надгробных "портретах". В обширном развитом цикле чудес Архангела Михаила звучат самые разнообразные темы - от идеи Архангела - защитника православной веры, Архистратига, покровительствующего военачальникам, ведущим войны за веру, до темы Ангела - целителя недугов, Ангела.
Росписи Архангельского собора грозненского времени просуществовали до середины XVII столетия. Вероятно, они сильно пострадали во время Смуты, когда в Кремле находились польские и шведские войска. Смутный период русской истории закончился возведением в 1613 г. на московский престол царской династии Романовых в лице Михаила Федоровича. После польско-шведского разорения царская резиденция вновь нуждалась в проведении значительных восстановительных работ. Основательно пострадала стенопись кремлевских храмов. Было принято решение о "восстановлении" росписей. Работы начались с Успенского собора, затем продолжались в церкви Ризоположения, в соборе Чудова монастыря. Очередь Архангельского собора наступила лишь в 1652 г. В июле этого года начались работы над стенописью, продолжавшиеся с несколькими перерывами до 1666 г.28 По обычаю того времени старая роспись подлежала уничтожению. Однако особое распоряжение царя Алексея Михайловича указывало на то, что новая стенопись должна повторить прежнюю. Из дошедших до нас документов известно, что перед тем как сбить старую стенопись в соборе, в течение пяти дней мастер Оружейной палаты Степан Резанец с помощниками, выполняя царское указание, "списывали в столп, где что было знать и где чего не знать"29, т. е. составляли описание сохранившихся композиций и отдельных изображений с указанием того, где они расположены и в каких местах живописи уже не видно. Не исключено, что при возобновлении росписей Архангельского собора пользовались и кальками, прорисями со старых композиций. В данном случае очевидно стремление московского правительства сохранить программу росписи XVI в.
Решение царя говорит о том, что комплекс идей, который был положен в основу росписи XVI в., оставался актуальным и для XVII столетия, когда к власти пришла новая династия, когда московское правительство восстанавливало политический престиж после потрясений Смутного времени. Идеи богоизбранности московского самодержавия, идеи Православия, богоизбранности династии Романовых вновь обрели свою актуальность. В это время особое внимание уделяют сохранению общерусских реликвий, святынь, с которыми связаны определенные политические идеи и представления. Одной из важнейших государственных реликвий был, без сомнения, Архангельский собор, где покоился прах великих и удельных князей, принадлежавших московскому правящему дому, так что само место и древность изображений придавали идеям, вложенным в них, особую авторитетность30. Более пристально вглядевшись в культурно-историческую ситуацию XVII в., мы обнаружим чрезвычайно много параллелей с проблематикой эпохи царя Иоанна IV при одном очень существенном отличии: идеи самодержавия, святости и неограниченности власти царя в России уже ни у кого не вызывали сомнений. Эти идеи уже не приходилось доказывать, царя и самодержавие прославляли. Появились сочинения, превозносившие российское благополучие, благоденствие народа при новом царе, противопоставлявшееся "лютому волнению" внешнего мира. Сам царь Алексей Михайлович в своих посланиях восхищался: "Благодать Божия в нашем царстве присно изобилствует и несть уже днесь в пастве никоторого разделения"31. Именно в искусстве этого времени тема великой России и всего русского остается актуальной, но при этом пафос утверждения, полемики уходит, уступая место основному настроению всеобщего торжества.
Характерной чертой литературы рассматриваемого времени является то, что в ней особенно выделяется русская тема. Так, в Прологе издания 1642-1643 гг. рефреном повторяется тема прославления великой России, Москвы, русских подвижников, князей, царей. Русские статьи помещают в конец проложного дня, они как бы венчают в Прологе большие и малые события культурной и религиозной истории мира. Явления русской истории всегда мыслились на одном уровне с мировыми, но начиная уже с 20-х гг. XVII в. отмеченная тенденция проводится более настойчиво и широко32. В Прологе XVII в. по сравнению с макариевскими Минеями помещается гораздо больше житий именно русских святых.
По-прежнему владела умами идея Москвы как Третьего Рима, Нового Константинополя. Алексей Михайлович не жалел ни сил, ни средств, скупая у греков православные иконы, мощи святых и другие святыни33. Вся греческая святость, находящаяся в рассеянии, по мысли царя, должна была соединиться в Москве. Москва в этом случае уподоблялась Константинополю, бывшему некогда целью паломничества русских путешественников; созидался Новый Константинополь, цель для паломников всего православного мира.
Некоторые направления внешней политики России этого времени и ее успехи осмысляются в рамках средневековых хронографов как мировое противоборство православного русского народа с "агарянами" и прочими неверными. Частный факт взятия Азова интерпретирован в масштабах мировой истории. ("Сей убо град Азов поставлен бе от греческого языка в прежнее лета от древних родов при апостоле Павле, но "агаряне" захватили Иерусалим, потом Царьград и вот уже "около Белово и Черново моря и Синего моря же православная вера попленена до основания"34.) О покорении Сибири в Есиповской летописи 1636-1638 гг. говорится, что еще в одной области мира потеснены идолопоклонники и "бессермене"35. Уместно вспомнить, что взятие Казани и Астрахани в царствование Иоанна IV современники также рассматривали как продолжение дела, начатого Димитрием Донским36, как продолжение освободительной борьбы России с неверными агарянами. Внешнеполитические успехи России (Смоленская война 1632-1634 гг., присоединение Сибири, взятие Азова и др.) развили новое представление о наступательной позиции России в мире, сумевшей "избавити православных христиан от плену и расхищения", "от варварского нахождения" и могущей воздать "месть врагам за их басурманские неправды", т. е. идея России, спасительницы и защитницы христианского мира, культивируемая во времена государя Иоанна Грозного, получает окончательное оформление. Упование всех христиан на Московское царство начинает реализовываться: оно стремительно превращается в оплот веры, "скипетр Православия".
В царствование Алексея Михайловича вновь приобрел остроту диалог царской и святительской власти. "Священство" в лице Никона предприняло попытку стать выше царской власти. Как известно, Никон потерпел неудачу, и первенство осталось за царем. По сравнению с XVI в. ситуация в корне изменилась: реальная власть, реальные инициативы сосредоточились в руках царя; Церковь отныне покоряется царской воле при номинальной самостоятельности и независимости. В царствование Алексея Михайловича были живы воспоминания о идеальном мирном союзе царя Михаила и патриарха Филарета, гармония которого была обусловлена родственными отношениями отца и сына. Интересно, что во всех официальных сочинениях времени Алексея Михайловича провозглашается "союз мира" в отношениях патриарха и царя, по-видимому, как идеал37.
Все перечисленные факты говорят о живом и заинтересованном диалоге двух эпох - времени государя Иоанна Грозного и времени государя Алексея Михайловича Романова. Целый круг проблем, возникших в царствование Иоанна IV, обретает свое продолжение в круге идей XVII столетия. Как для XVI, так и для XVII в. актуальна тема богоизбранности царской власти. Продолжается работа, начатая еще в XVI в., по утверждению авторитета Русской Церкви, русской святости. По-прежнему остро в XVII в. стоит вопрос о взаимоотношениях царской и святительской власти; продолжает развиваться идея России, защитницы православных христиан, томящихся под басурманским игом.
Именно данная ситуация способствовала тому, чтобы программа древней росписи была сохранена. Трудно, однако, предположить, что, работая над стенописью собора, мастера XVII в. не привнесли в нее ничего нового. Вряд ли роспись XVI столетия сохранилась к началу работ в соборе в 1652 г. в таком состоянии, чтобы читались все композиции. Учитывая климатические условия и исторические коллизии, ареной которых стал в XVII в. Кремль, можно утверждать, что определенная часть композиций исчезла бесследно из-за повреждений штукатурки, протечек, копоти и по другим причинам, не читалась из-за загрязненности. Все не читавшееся либо исчезнувшее восполнялось вновь созданными композициями, подбор которых осуществлялся таким образом, чтобы он соответствовал древней программе. Спроецированная на декорацию Архангельского собора ситуация диалога по одному и тому же кругу проблем грозненской эпохи и времени утверждения династии Романовых определяет актуальность задачи интерпретации программы росписи храма и для изучения стенописи XVI столетия, и для исследования монументального ансамбля XVII в.
Однако необходимо отметить, что роспись Архангельского собора по своей типологии не имеет прямых аналогов в контексте живописи как XVI, так и XVII столетия. Со времени Дионисия в росписях храмов XVI в. важное значение придается иллюстрированию евангельских притч, чудес, проповедей, изображению Вселенских Соборов. Подобные композиции отсутствуют в стенописи храма Архангела Михаила. Зато впервые здесь мы встречаем иллюстрации Символа веры. Необычные акценты расставлены в ключевых пунктах росписи "Отечество" в центральном куполе и "София Премудрость Божия" в алтарной апсиде. Столь же уникально выглядит роспись Архангельского собора и на фоне росписей XVII в., которые в основном или развивают линию евангельских и библейских притч (ярославские храмы), или следуют государственному "эталону" - росписям московского Успенского собора (собор в Ростове)38. Сравнение с монументальными ансамблями XVII в. еще раз убеждает нас в правомерности рассмотрения программы Архангельского собора прежде всего как памятника XVI столетия.
В заключение необходимо подчеркнуть, что все сказанное о диалоге XVI и XVII вв. наиболее интенсивно "работает" только в контексте кремлевских соборов. Для пришедшей к власти династии Романовых освоение Архангельского собора как царской усыпальницы имело особое значение, освящавшее их право наследования Российского престола; сохранение прежней системы росписи в основных ее чертах становилось еще одним аргументом, утверждавшим это право.

1 Цит. по: Дьяконов М. Власть московских государей. Очерки из истории политических идей Древней Руси до конца XVI в. СПб., 1899. С. 21.
2 См.: Дьяконов М. Указ. соч. С. 21-22.
3 Грамота патриарха Антония к великому князю Василию Дмитриевичу // РИБ. СПб.,1880. Т. VI. Ч.1. С. 265-276.
4 По этому вопросу см.: Безобразов П.В. Византийский царь на московском престоле // Исторический вестник. М., 1889. Т. 36; Вальденберг В. Древнерусские учения о пределах царской власти. Пг., 1916; Савва В. Московские цари и византийские василевсы: к вопросу о влиянии Византии на образование идеи царской власти московских государей. Харьков, 1901; Сокольский В. Участие русского духовенства и монашества в развитии единодержавия и самодержавия в Московском государстве в конце XI и первой половине XVI в. Киев, 1902; Панченко А.М., Успенский Б.А. Иван Грозный и Петр Великий: концепции первого монарха // ТОДРЛ. Л., 1983. Т. 37; Живов В.М., Успенский Б.А. Царь и Бог // Языки культуры и проблемы переводимости. М., 1987; Карташев А.В. Очерки по истории Русской Церкви. Париж, 1959. T. I. С. 367-379, 387-398; Пашуто В.Т. Возрождение Великороссии и судьбы восточных славян // Пашуто В.Т., Флоря Б.Н., Хорошкевич А. Л. Древнерусское наследие и исторические судьбы восточного славянства. М., 1982. С. 54-62; Sevcenko I. A Byzantine Source of Moscovite Ideology // Harvard Slavic Studies. 1954. Vol. 2. 
5 См.: Дьяконов М. Указ. соч. С. 20.
6 См.: Соловьев С.М. История России с древнейших времен. М., 1960. Т. 2. С. 8, 9.
7 См.: Дьяконов М. Указ. соч. С. 57.
8 Тихомиров М.Н. Исторические связи России со славянскими странами и Византией. М., 1969. С. 84, 90, 148.
9 См.: Идея Рима в Москве XV-XVI вв. Источники по истории русской общественной мысли. Roma XXI. Aprile 1989. С. 8. (Из записи переговоров русского правительства с послом магистра Тевтонского ордена Альбрехта Бранденбургского Дитрихом Шомбергом с изложением предложений папы Льва X.)
10 ПСРЛ. Т. 20. Ч. II. С. 558.
11 Лотман Ю.М. Культура и взрыв. М., 1992. С. 132.
12 См.: Идея Рима в Москве XV-XVI вв. ... С. 60. (Из первого послания царя Иоанна IV князю А.Курбскому.) С. 51-53. (Из инструкции боярину И. Воронцову, русскому послу к польскому королю литовскому великому князю Сигизмунду II Августу.)
13 См.: Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры. М., 1992. С. 49; Голубинский Е. История канонизации святых в Русской Церкви. М., 1903. С. 93.
14 См.: ПСРЛ. Т. 21. Ч. 1 (Степенная книга). СПб., 1908. С. 7.
15 Известно, например, что в 1556 г. Иоанн Грозный просил молдавского господаря прислать ему переработанный славянский перевод византийского свода законов "Синтагмы" Матфея Властариса с расположением статей в порядке славянского алфавита. Эту переработку "Синтагмы" выполнил для царя молдавский епископ Макарий, автор одной из хроник Молдавии, закончивший работу в 1561 г. См.: Двойченко-Маркова Е.М. Из истории русско-румынских связей XVI в. // Древнерусская литература и ее связи с новым временем. М., 1967. С. 115. 
16 См.: Дьяконов М. Указ. соч. С. 115.
17 Голубинский Е. Указ. соч. С. 97.
18 См: Там же. С.105.
19 См.: Подобедова О.И. Московская школа живописи при Иване IV. М., 1972. С. 11, 16, 41, 56, 80; Федотов Г.П. Святой Филипп, митрополит Московский. М., 1991. С. 49. ("Близкому общению с ним (Макарием. - Т.С.) Грозный, без сомнения, обязан своими широкими политическими идеями. Других учителей у него не было".)
20 См.: Подобедова О.И. Указ. соч. С. 41, 56; Щенникова Л.А. О происхождении древнего иконостаса Благовещенского собора Московского Кремля // Советское искусствознание. М., 1982. Вып. 2(15). С. 81-129.
21 См.: Подобедова О.И. Указ. соч. С. 19.
22 См.: Качалова И.Я. Монументальная живопись // Качалова И.Я., Маясова Н.А., Щенникова Л.А. Благовещенский собор Московского Кремля. М., 1990. С. 35-37.
23 См.: Малков Ю.Г. Стенопись чуда Архангела Михаила в Хонех в Московском Кремле (опыт реконструкции) // Древнерусское искусство. Проблемы и атрибуции. М., 1977. С. 370.
24 См.: Бартенев С. Московский Кремль в старину и теперь. М., 1916. Т. 2. С.195; Подобедова О.И. Указ. соч. С. 59.
25 См.: Подобедова О.И. Указ. соч. С. 59.
26 См.: Забелин И.Е. Опись стенописных изображений притчей в Золотой Палате государева дворца, составленная в 1676 г. // Материалы для истории, статистики и археологии г.Москвы. М., 1984. Ч. 1. С.1238-1255; Бартенев С. Указ. соч. С. 183.
27 Дата составления грамоты в Константинополе уточнена Б.Л. Фонкичем (1560). См.: Фонкич Б.Л. Греческие грамоты советских хранилищ // Проблемы палеографии и кодикологии в СССР. М., 1974. С. 247-251.
28 См.: Дмитриев Ю.Н. Стенопись Архангельского собора Московского Кремля: Материалы к исследованию // Древнерусское искусство. XVII век. М., 1964. С. 139-140.
29 Успенский А.И. Царские иконописцы и живописцы XVII в. М., 1914. Т. 3. С. 144.
30 См.: Дмитриев Ю.Н. Указ. соч. С. 141, 142.
31 Демин А.С. Писатель и общество в России XVI-XVII вв. Общественные настроения. М., 1985. С. 82, 84.
32 См.: Демин А.С. Указ. соч. С. 125.
33 См.: Каптерев А. Характер отношений России к православному Востоку в XVI и XVII столетиях. М., 1885. С. 101; Фонкич Б.Л. Греческие документы и рукописи, иконы и памятники прикладного искусства московских собраний. М., 1995.
34 Демин А. С. Указ. соч. С. 128.
35 Там же.
36 См.: ПСРЛ. Т. 13. Ч. 1. С. 223; Т. 19. С. 474.
37 См.: Демин А.С. Указ. соч. С. 132; Кормчая. М., 1653. Л. 647.
38 См.: Брюсова В.Г. Фрески Ярославля XVII - начала XVIII века. М., 1983. С. 41, 44.

продолжение...