ЖИЗНЬ ИЛАРИОНА В ТРОЕКУРОВО

Было еще темно, когда они приехали в Троекурово, и лишь при­готовленная Раевским трехкомнатная келья по левую сторону Димитриевской церкви так и светилась вся от лампад и свечей, будто в Великий праздник. С радостью вступил в нее Иларион, найдя, нако­нец, убежище, в котором надеялся кончить жизнь свою. Келья его была из трех комнат: в двух помешался он, а в третьей келейник. На содержание ему Раевский приказал выдавать ежегодно 50 руб. ас­сигнациями. Но это пособие нужно было только первое время, а за­тем усердие посетителей дало Илариону возможность не только со­держать келейных, но и многим бедным помогать.

Живя в Троекурове, Иларион до самой смерти никуда не выходил из кельи, кроме храма, и к себе мало кого допускал, а посетителям отвечал больше через келейников – оттого и нарекли его в народе Затворником. Горя любовью к Господу, подвижник считал потерян­ным для себя тот день, в который не был у Божественной Литургии. Поэтому он упросил местного священника служить ежедневно и от себя давал в храм муку, вино, масло, ладан и свечи. В церковь под­вижник приходил только к Литургии и, вероятно, неудовлетворен­ный сокращаемыми священником утренними и вечерними богослу­жениями, стал заменять их продолжительными келейными правила­ми. На молитву он становился с первого часу пополуночи и молился до обедни. Придя из церкви, опять молился до полудня. С двенадца­ти до трех часов принимал некоторых посетителей, а другим отвечал через келейников, С трех часов опять молился до девяти вечера. В девять отпускал келейника спать, а сам запирался в своей комнате. Спал ли он или в бдении проводил остальные часы – неизвестно.

Только он сам говорил келейникам, что монаху не должно спать бо­лее четырех часов в сутки, да и то после больших трудов. Желая, вероятно, приучить их к бодрствованию, он имел обыкновение бу­дить их в двенадцатом часу ночи и посылать за водой на реку или в колодезь. Св. Тайн Иларион приобщался очень часто, а последние годы каждую неделю. В эти дни он просил священника начинать служ­бу в час ночи. Редко кому выпадало счастье присутствовать при этой службе, и таким счастливцам все завидовали. На службе в храме Иларион всегда становился в алтаре на правой сторонке. Празднич­ную Литургию любил он больше раннюю.

В свободное от богослужений и молитвенных келейных правил время затворник читал жития святых и другие душеполезные книги или общался с посетителями, а порой протапливал у себя печку. По окончании дневного правила дважды в неделю – в воскресенье и четверг и во все двунадесятые праздники, по заведенному Иларионом правилу, полагалась трапеза. Ее для затворника готовили только один раз в неделю, и то без рыбы, а если случался день постный, то и без масла. Кушал он обыкновенно щи или суп из чечевицы. Лет за десять до кончины своей он и эту трапезу оставил и питался един­ственно антидором и девятичинной просфорой. В Великий же пост он ежедневно пил по стакану сока из конопляного семени, по словам его – для умягчения груди и свободы голоса, необходимого при пе­нии и вычитывании правил, которые он совершал большей частью вслух и довольно громко. Очень редко, может быть в месяц раза три, а Великим постом, когда Иларион сильно изнемогал, то и четыре, приказывал он келейникам подать себе чашечку (которая хранилась впоследствии в монастыре) кофе и вливал в него три ложечки миндального молока. Вот и все было его питание во весь Великий пост. А когда ему что Бог посылал из съестного, то раздавал сестрам по кельям и отсылал в богадельню. Постничество свое Иларион старался скрыть даже от келейных своих. Бывало, заставит просвирню испечь себе ситный пеклеванный хлеб; принесут хлеб, а он, чтобы не заметно было, что он его не кушал, возьмет, разрежет его на ку­сочки и пошлет кому-нибудь из сестер. Однажды в погожий весен­ний день келейник предложил Илариону выйти в садик прогуляться. Старец согласился, но, едва выйдя в сад, велел скорее вести себя на­зад и говорил всю дорогу: «Хорошо, очень хорошо, пожалуй, захочешь и еще». Вот пример строгости старца Илариона к самому себе.

Строгость духовной жизни и высота подвигов Илариона прида­ли, по свидетельству современников, его лицу выражение «святолепное». Вообще видевшие его так описывают внешность подвижника: роста он был среднего, грудь имел впалую. Черты лица имел тонкие, правильные, глаза темно-голубые, нос с небольшою горбинкой. От чрезмерного поста лицо его было весьма худое, но чистое, и цвет его необыкновенно прозрачной белизны. Волосы на голове длинные се­дые, с серебристым оттенком, борода несколько продолговатая и к концу заостренная. В открытом и спокойном взоре его сияла благо­дать. Тихою пленительною речью Иларион то ободрял и утешал, то убеждал и потрясал дух внимательного слушателя, скрашивая по вре­менам сладостный разговор приятною улыбкою и ангельским взо­ром. Впрочем, таким благоволением пользовались немногие; боль­шей же части посетителей передавал свои наставления и ответы че­рез послушника.

Если ранее подвижник по крепости сил телесных часто измождал себя холодом, то здесь, в Троекурово, вследствие потерянного здоровья, холод стал для него невыносим. Поэтому, находясь почти постоянно в своей кельи, Иларион приказывал келейным своим ле­том и зимой жарко натапливать печку. При этом даже в жарко натоп­ленной кельи и даже в летнюю пору подвижник часто носил теплые валеные сапоги. В болезнях телесных старец не имел обыкновения прибегать к помощи врачей и медицинских пособий, а обращался к средствам народным – редечному соку и огуречному рассолу, что при случае советовал и другим. В конце жизни, примерно за шесть лет до смерти, старец Иларион Троекуровский лишился зрения.

Слава о дивных подвигах и о благодатных дарованиях Иллариона все более и более распространялась и привлекала в келью старца мно­го людей, знатных и простых. Одни желали получить благословение на какое-либо дело, другие – услышать слово утешения, а иные разре­шить какое-либо недоумение. И проникнутый чистою ко всем любо­вью, раб Господень, несмотря на слабость сил телесных от чрезмер­ного поста и молитвенных подвигов, не переставал ежедневно прини­мать приходящих к нему. При входе каждого из них он непременно полагал пред святыми иконами три земных поклона и осенял посетителя крестным знамением – тремя первыми перстами десницы. Весьма редким предлагал маленький диван­чик, а сам садился в кресло, но чаще всего принимал стоя. Сна­чала долго переминал во рту ис­сохший от строгого поста язык и тогда уже начинал свою бесе­ду. Говорил тихо. Речь его была простая, кроткая и иногда даже в притчах; но в кратких и про­стых его словах заключалась дивная благодатная сила, имев­шая неотразимое влияние даже и на последователей других ре­лигий. Так по убеждению Илариона обратилась к православию некая Феликса, нареченная в пра­вославии Варварою, и приняли в Лебедяни христианство маго­метанин и еврей. Во время правила, угодник Божий не дозволял входить к себе даже и знатным особам, кроме самых редких случаев, когда была крайняя нужда в его благовременном совете; тогда беседа его состояла из двух-трех слов. Когда готовился ко св. Причастию, Иларион также никого не принимал.

Число посетителей подвижника ежедневно множилось, так что иногда и келья послушника с сенями и дома священника и диакона наполнялись народом. Богатые жители уездных и губернских горо­дов и даже столиц, знаменитые защитники Отечества и самые архи­пастыри Тамбовские при объезде епархии почитали удовольствием побывать у великого старца. Один из них – Преосвященный Арсе­ний – особенно обласкал Троекуровского затворника. Он благосло­вил заранее приготовленный им для себя склеп и сам посоветовал то, что старец уже давно желал и предсказывал, а именно устроить здесь женскую общину. Благодаря его за такое милостивое внима­ние, старец подарил архипастырю четки, пророчественно благожелая ему повышения, что в скором времени и исполнилось. В быт­ность Владыки Арсения митрополитом Киевским, уже после кончины Илариона, монахини троекуровские были в Киеве и пожелали принять благословение Высокопреосвященнейшего Арсения как на­шего бывшего архипастыря. Владыка принял их очень радушно: «А! Питомки Батюшки Илариона! Очень рад, очень рад». Он оставил ма­тушек обедать и все вспоминал свое посещение затворника: «Батюшка ваш великий старец – прозорливый; я его чту как Угодника Божия, он мне предсказал, что я буду митрополитом. Верую Господу, что вы спасетесь за его святыми молитвами». Кроме того, Илариона в Троекуро­во посещали и другие тамбовские архиереи – Иона, ставший впос­ледствии Экзархом Грузии, и Николай, скончавшийся на покое в Трегуляевом монастыре близ Тамбова.

Достойно замечания, что когда к Илариоиу обращались за советом монашествующие, то он чаще всего отказывался их принимать, отсы­лая к своим духовникам и наставникам. А когда некоторые ревнители просили у старца благословения носить вериги, Иларион вместо этого советовал им лучше стяжать смирение, терпение и другие добродете­ли, так как видимые подвиги без указанных духовных побед над са­мим собой в душе неопытного подвижника способны только поро­дить пагубное самомнение. Вообще, по свидетельству келейников Илариона, он принимал посетителей, невзирая на их знатность и со­стояние, а руководствуясь важностью и неотложностью их нужд. И потому случалось, что гордость и чопорность, украшенная орденами и драгоценностями, отступала с порога его кельи с одним лишь крат­ким ответом, а простодушный и смиренный поселянин долго выслу­шивал правду жизни и наставления внутри кельи подвижника.

Любопытен в этом отношении случай, связанный с посещением старца прославленным русским полководцем Николаем Николаеви­чем Муравьевым, жившим на покое в имении своей жены в с. Скорняково Задонского уезда. Вызванный в армию после начала Крымс­кой войны 1853-1856 гг. и посланный командовать русскими войска­ми на Кавказе, Н. Н. Муравьев заехал в Троекурово и через келейни­ка Спиридона – «Доложи, впусти» – стал добиваться встречи с Иларионом. Тот долгое время через того же келейника отказывал генера­лу во встрече. Наконец, с дозволения старца, знаменитый генерал вошел в келью к Илариону и смиренно повергся к стопам подвижни­ка, который и сам не преминул ответить тому низким поклоном. Под­няв друг друга, они обнялись, поцеловались, заплакали, и «начался меж ними дружественный, сла­достный разговор». При расста­вании Иларион сказал Муравь­еву: «Соблюди пост и победишь врага». Приняв благословение старца, будущий покоритель не­приступного Карса еще раз по­целовался с ним, попросил его святых молитв и растроганный вышел в сени, чтобы тут же от­правиться в далекий путь.

О том, как благотворно дей­ствовали на души обращавших­ся людей к подвижнику беседы с ним, ярко засвидетельствовал благочестивый священник Никандр Андреев. Он служил в соседнем с Троекурово селе Губино и пользовался особенным расположением Илариона и часто его посещал. Впоследствии о. Никандр перешел в Троекурово. «Див­ный был старец о. Иларион! Скорбь ли домашняя налетит тучей, не­доумение ли камнем ляжет на сердце, – что тут делать? И побежишь, бывало, к старцу. Отворить келью старец поднимется со своей коеч­ки. Положим оба по три поклончика пред св. иконами, – такое уж у него было обыкновение с каждым посетителем. Затем я поклонюсь ему в ноги, а он, смиренный, мне, грешному, поклонится. Я поцелую его руку, он взаимно мою поцелует. Садиться никогда не просил и сам стоя начинал разговор свой иносказательно, открывая помыслы, с какими, бывало, придешь к нему. Тихая и приветливая речь старца, исполненный небесного спокойствия и любви взор его, в один миг, бывало, разгонят хоть какие тучи скорбей и сообщат душе благодат­ное умиротворение. И так легко станет на сердце. К нему идешь под гнетом тяжкого бремени, а от него летишь, словно птица на крыль­ях». При воспоминании об этом, голос о. Никандра каждый раз дро­жал, а в глазах искрились слезы.

Однако находились и такие люди, кто, подстрекаемые врагом рода человеческого, всячески клеветали на подвижника и распускали о нем самые нелепые слухи. Так, по ложному и тайному на него доно­су к местным властям, лебедянский исправник вместе с секретарем суда отправились в Троекурово с целью исследовать подлинность этого вопроса. Но, воочию увидев старца в окружении святых икон и священных книг в его скромной келии, исправник сразу понял всю нелепость распускаемых про старца слухов, пожертвовал ему круп­ную сумму денег и пообещал в будущем ограждать его от подобных оскорблений. А когда исправник доложил о результатах своей поезд­ки лебедянскому городничему, тот со всем своим семейством посе­тил старца и с великим почтением просил его молитв.

Впоследствии, чтобы избежать недоразумений с Лебедянской по­лицией, Иларион по просьбам своих почитателей при содействии по­мещицы Анны Ивановны Кузьминой приписался к мещанскому об­ществу г. Лебедяни, а местный купец Федор Алексеевич Ссеков еже­годно платил за него казенные подати и мирские повинности.