ДЕТСТВО И ЮНОСТЬ ИЛАРИОНА. НАЧАЛО ЗАТВОРНИЧЕСТВА

Преподобный Иларион Троекуровский родился в селе Зенкино, Раковые Рясы тож, Добринского уезда Рязанской губернии (ныне это Чаплыгинский район Липецкой области). Точная дата его появления на свет Божий пока не установлена. Почти все исследования, исполь­зованные нами при составлении настоящего очерка, указывают на различные годы его рождения - от 1755 до 1784 [1]. К тому же пока не найдена или не сохранилась вовсе запись о его рождении в метри­ческой книге Христо-Рождественской церкви с.Зенкино. Скорее всего это произошло в 1755 или 1756 году, что подтверждают исповедные ведомости Димитриевской церкви с. Троекурово за 1843 и метри­ческая запись того же храма [2] о смерти и погребении затворника. По той же причине пока неизвестен точно и день его рождения. Лишь с большой долей вероятности можно предположить, что будущий угод­ник Божий родился 21 октября (по ст. ст.) - в день памяти преп. Илариона Великого, в честь которого был крещен и которого он всегда почитал как своего небесного покровителя.
Родителями будущего старца были зажиточные государственные крестьяне Мефодий Абрамович и Феодосия Павловна Фокины. В многодетной семье Фокиных отрок Иларион с ранних лет отличался кротостью, тихим нравом и любовью к уединению. Тем не менее, в раннем детстве он иногда принимал участие в детских играх своих сверстников. Лишь когда было Илариону семь лет, услышал он од­нажды такой сильный и неожиданный для него звук колокола, благо­вестивший к заутрени, что в испуге свалился на пол с лавки, на кото­рой спал. А когда опомнился и узнал церковный благовест, то поспе­шил в храм на службу, во время которой и после Иларион «почув­ствовал в душе своей невыразимое желание угождать Господу».

С тех пор старался он удаляться детских забав и почти все время проводил в доме своего деда по матери Павла Игнатовича Катасонова. Тот, будучи простым и неграмотным крестьянином, был при этом человеком благочестивым, опытным в духовной жизни, проводя дни своей жизни в строгом посте, неустанной молитве и воздержании. Кроткий отрок Иларион быстро и всем сердцем привязался к старцу, который и сам обратил внимание на богобоязненность своего внука, на склонность его к духовной жизни и всеми силами старался, чтобы не заглохли в детской душе его добрые семена. Он брал Илариона с собою к каждому Богослужению, а дома словом и собственным при­мером учил его посту и молитве. Несколько раз ходили они вместе в Киево-Печерскую и Троице-Сергиеву Лавры, посещали другие рус­ские обители. Именно проживание у родного деда и в то же время духовно самого близкого человека укрепило и веру мальчика, и его стремление посвятить свою жизнь служению Господу.

Причем сам дед, опасавшийся, что напряжение детских сил в еди­нообразии духовной жизни охладит святую ревность в отроке, иног­да насильно прогонял внука с салазками на гору кататься, приказывая не являться домой до такого-то часу. Благонравный Иларион волей-неволей послушается деда и придет с салазками на горку. Ре­бятишки же, зная безответность Илариона, подбегут, отнимут салаз­ки и катаются на них, кому только угодно, а он стоит и только смот­рит на них. Постоит, пока придет время, назначенное дедом, а там возьмет салазки и везет их домой, не прокатившись ни разу.

Такие поступки юного Илариона и сам образ жизни, избранный им с ранних лет, слишком резко выделяли его среди сверстников и близких. Для всех окружающих он казался странным мальчиком, что чрезвычайно огорчало и даже раздражало его родителей, начинав­ших испытывать за это неприязнь к собственному сыну. И чем более рос отрок, и чем очевиднее становилось, что не станет он обыкно­венным крестьянином, а значит, и хорошим работником и помощни­ком в хозяйстве, тем сильнее возрастало в них это чувство. Потому пришлось Илариону претерпеть от своих сродников многочислен­ные насмешки и укоризны. Но Господь, избавляющий нища от силь­на, и убога, ему же несть помощника (Пс. 71, 12) послал отроку на­дежного защитника и покровителя в лице того же деда Павла Игна­товича. Старец этот под предлогом найма в работники взял Иларио­на в свой дом, дав возможность тому, по слову псалмопевца, со стра­хом и трепетом работать Господу.

Под духовным руководством деда Иларион постепенно учился посту, воздержанию, молитве и безусловному послушанию. Прини­мая во внимание юные лета Илариона, постничество его достойно изумления. Пищей, о которой он и вовсе не думал, отроку служили два калача с водою в неделю. А благодаря строго внимательной ду­ховной жизни под руководством опытного старца воздержание от страстей телесных и душевных проявлялось в юном подвижнике как бы само собой. Собственный же пример деда лучше всего учил Ила­риона другому важнейшему искусству - молитве. Отрок охотно и неопустительно ходил на службу, часто и подолгу молился с настав­ником дома, удивляя того своим усердием. Так, при помощи Божией и под видимым руководством старца-деда, юный подвижник пола­гал твердое основание своей духовной жизни, на котором уже начи­нал созидать свою духовную храмину.

Когда Илариону было четырнадцать лет - умер его дед и настав­ник Павел Игнатович, и отрок был вынужден вернуться к своим родным. Теперь, получив при содействии богомудрого старца духовное настроение жизни и вследствие этого став безучастным ко всему ок­ружающему, Иларион и вовсе выглядел среди них отшельником. Ро­дители его, желая привязать Илариона к жизни домашней и надеясь со временем иметь в нем опору своей старости, задумали его же­нить. После долгого сопротивления Иларион все же был вынужден подчиниться родительскому желанию, но с тем лишь условием, что­бы ему дозволили сходить в Киев - туда, где по указанию покойного деда ему следовало в трудных обстоятельствах искать утешение и благодатную помощь. Родители согласились с этим условием и вско­ре нашли ему невесту в своем селе. Пришло время свадьбы, и вот, после венчания в храме, пока шло, по обычаю, переодевание невес­ты, Иларион тайно от всех скрылся из дома и ушел в Киев. Излив сердечную боль перед киевскими святынями и мощами угодников Божиих, он вынужден был вернуться к родным. Но, всячески избе­гая брачной жизни и обычных житейских занятий, притворился боль­ным, сказав, что с ним дорогою из Киева случился паралич - отня­лась правая рука. Так он стал и неспособным работником, впрочем, всегда вызываясь помочь родителям в их труде хотя бы одной рукою.

Так более четырех лет прожил Иларион в родительском доме, вынося насмешки и укоризны домашних, видя постоянную скорбь о себе родителей и жены. Ежеминутно он вынужден был притворять­ся человеком болезненным, дабы соблюсти девственную чистоту и непорочность, и все это не могло не отзываться болезненным чув­ством в его сердце. Одно лишь служило ему утешением в это труд­ное время - он ходил учиться грамоте в ближнее село Головинщино к благочестивому священнику о. Трофиму. Много времени проводил он там, в духовных беседах со своим учителем и другом, искренне и всем сердцем полюбившим Илариона. Так научился он грамоте, став­шей для него спасительным средством к удовлетворению сердечных стремлений. В одно время с Иларионом учился у о. Трофима и сын причетника местной церкви Петр Алексеевский, с которым он по­долгу беседовал о духовных предметах, а впоследствии жил в вели­кой дружбе духовной.

На двадцатом году жизни Иларион вознамерился, наконец навсег­да оставить дом родительский и тайно ушел из родного села и ук­рылся у о. Трофима в Головинщино. Когда же через некоторое время родные прекратили поиски Илариона, он отправился странствовать по святым местам.

Сперва Иларион отправился в Киев, дабы испросить себе там, у подвижников Христовых молитвенной помощи и благословения на новые труды и подвиги любви ради Христовой. Уже здесь, несмотря на молодые годы подвижника, впервые проявилась сила его духов­ных дарований. Именно на пути в Киев он познакомился с будущей старицей Евфимией Григорьевной Поповой из Лебедянского села Каликино и предсказал ее дальнейшую судьбу. Побывав затем в Троице-Сергиевой Лавре и других святых обителях, Иларион наконец решил определиться в один из монастырей Рязанской губернии -Духовскую обитель Скопинского уезда или Димитриевскую - Ряжского.
Однако пребывание Илариона в монастыре не было долгим - не прошло и года, как жена его, узнав от богомольцев о местопребыва­нии своего сбежавшего супруга, вознамерилась вернуть себе то, что, по ее разумению, принадлежало ей по праву. Она подала прошение в рязанскую полицию с просьбой вернуть домой ее мужа, скрывающе­гося без паспорта в одном из монастырей губернии.

Узнав об этом заранее, Иларион поспешил покинуть обитель и скрылся в глухом и дремучем в ту пору Зенкинском лесу близ с.Каликино, поставив себе келию, и стал проводить там отшельничес­кую жизнь. Тут навещала Илариона Евфимия Григорьевна Попова, пользовавшаяся его духовными советами и наставлениями и сама по способности своей помогавшая отшельнику словом и делом. Имен­но с Евфимией подвижник обсуждал появившееся у него вскоре со­мнение в необходимости продолжать отшельническую жизнь в дре­мучем лесу и вдали от людей - влекла его жизнь монастырская. Богомудрая Евфимия, видя, что жизнь монастырская не по его призва­нию, пробовала, было отговорить Илариона от дальнейших попыток поступить в общежительную обитель. Однако тот остался на этот раз непреклонен в своем мнении и, вымоливши со слезами согласие своей жены, поступил вскоре в Петропавловскую пустынь близ го­рода Раненбурга (ныне г. Чаплыгин Липецкой области).

Настоятель монастыря строитель Авраамий коротко знал Илари­она как благочестивого юношу и с радостью принял его в число бра­тии. Послушание дали ему - печь просфоры. Жизнь он вел очень строгую, ни с кем не сближался, по кельям не ходил и к себе не при­нимал. Все свободное время посвящал чтению и молитве. За это бра­тия стала считать его гордым и возненавидела, а настоятель Авраа­мий полюбил еще более и вскоре постриг Илариона в рясофор с име­нем Илария. Доверяя ему во всем, настоятель не раз посылал о. Илария за сбором доброхотных пожертвований на обитель от Христо­любивых благотворителей. Это еще более восстановило против него братию. И вот однажды о. Иларий привез меньше подаяний, чем обык­новенно, и в то же время имея при себе хорошую ряску, подаренную ему одной благотворительницей. Тут уж завистники и вовсе стали клеветать, что он деньги себе присвоил. Настоятель поверил и про­гневался на о. Илария. Братия же, видя немилость к нему начальни­ка, нигде не давала ему покоя, даже в храме Божием не стеснялись преследовать его насмешками и глумлениями. Желая уклониться от встреч с братией, о. Иларий перестал ходить на общую трапезу, о чем тут же донесли о. настоятелю, что он выставляет себя постни­ком. Настоятель приказал ему ежедневно ходить в трапезную. И опять последовал донос, что о. Иларий за трапезой ничего не ест. О. Авра­амий счел это за грубость, обвинение доносчиков в постничестве нашел основательным и на целый год отказал ему от трапезы и от хле­ба. Из всего монастыря один только нашелся сострадательный брат пономарь, навещавший о. Илария и приносивший ему ежедневно по просфоре, которыми он и питался весь этот год.

В довершение всех этих зол жена Илариона по наущению врага рода человеческого пришла в монастырь и стала требовать, чтобы мужа ее отпустили домой. При этом она наносила настоятелю и братии тяж­кие оскорбления, перебила окна в настоятельской и других кельях. Словом, таких наделала она оскорблений настоятелю и братии, и без того немилостивым к подвижнику, что они вышли из терпения. О. Авраамий рапортом жаловался на него рязанскому Преосвященно­му Амвросию и получил разрешение на удаление монаха Илария из пустыни. В присутствии всей братии о. Илария вывели из кельи на монастырскую площадку, где настоятель, введенный в заблуждение его недоброжелателями и раздраженный дерзкими поступками его жены, сорвал с Илариона клобук и рясу, плюнул ему в лицо и приказал вытолкать за монастырские ворота. И безо всякой злобы, с тихой улыб­кой на устах и с молитвой за врагов своих в сердце, подвижник оста­вил неприветливую для него обитель, твердо помня слова Господни: отпусти им: не ведают бо, что творят (Лук. 23, 34).

Вновь оставшись без постоянного местопребывания и вида на жи­тельство, Иларион счел за лучшее вернуться в свою келейку близ с. Каликино. Но вскоре он перебрался оттуда в окрестности с. Головищино, где жил его духовный друг и учитель о. Трофим Иосифо­вич, и поселился в так называемом Воловом овраге в четырех вер­стах от села. Здесь, в дремучем лесу, он по примеру древних насель­ников Киево-Печерской Лавры выкопал себе с помощью духовного друга своего, семинариста Петра Алексеевского, несколько пещер, соединенных узкими проходами между собою и с главной, в которой молился. А в одной из пещер попавшийся на пути огромный камень служил ему вместо стола.

Шесть лет прожил Иларион в этом овраге, молясь, день и ночь, изнуряя плоть свою трудами и постом. Питался он одною редькою, которую сам сажал, и притом ел ее без хлеба, не очистив кожи и не омывши земли. Воду пил дождевую, а если дождя долго не было, то помногу дней терпеливо выносил жажду. В жаркие дни в лесу на открытой поляне молился, кладя по три тысячи земных поклонов.
В пещере своей Иларион совершал молитвенные правила - вечер­ню, всенощные и утренние, а утром посещал храм с. Головинщино для слушания Божественной Литургии. На теле своем Иларион но­сил медную проволочную сорочку и тяжелые вериги (литые: чугун­ный крест с вериг и чугунный же образ Страстной Божией Матери, что носил на груди, а также частичка проволочной сорочки храни­лись впоследствии в Троекуровской обители). Все тело его было в ранах от этой одежды. Спал он на постели из дубовых сучьев, на которых видели следы крови; лето и зиму ходил босой, отчего ноги были в глубоких трещинах и в крови; а одевался, не глядя ни на ка­кие морозы, в белую холщовую рубашку и белый же простого холста халат. И Божия милость согревала его в этой одежде «более других», как он сам позднее говорил своему келейнику.

Однажды, во время Четыредесятницы, стоя во время службы в головинщинском храме, Иларион упал без чувств. Причиной того, как выяснилось позднее, было то, что он восемнадцать дней не вку­шал вообще ничего. Тогда же, как вынесли подвижника на свежий воздух на паперть, увидели на теле его вериги и медную сорочку, причинявшие телу его ужасные раны.

За такие подвиги, в смиренном духе совершаемые, Господь спо­добил своего угодника великих духовных дарований. Враг же рода нашего возненавидел угодника Божия еще более и озлоблял его, чем только мог. И ночью и днем нападал он на подвижника то в виде хищных зверей или гадов, то в виде разбойников; иногда являлся в виде громадного змия, готового пожрать труженика Христова, а иног­да подымал в пещере страшный шум и крик. Но Иларион молитвой и крестом разрушал все его козни.

Не будучи в силах повредить подвижнику, враг пытался однажды оскорбить друга его о. Трофима. Священник этот пришел к Илариону вечером, и на ту пору тому нечем было даже лучину зажечь. Ила­рион отправился в село за жаром, а о, Трофиму велел дожидаться и никому не отворять без Иисусовой молитвы. Священнику жутко было одному в темной пещере. Вдруг застучал кто-то в дверь. О. Трофим хотел, было отворить, да опомнился и сказал: «Сотвори молитву». «Отворяй дверь»,- отвечал неизвестный. «Сотвори молитву, - ска­зал священник, - без того не пущу». Тот продолжал сильно стучать. Отец Трофим оградил дверь крестом с молитвою и услышал страш­ный хохот и хлопанье в ладоши. Потом все стихло. О. Трофим до того перепугался, что едва мог встать с места отворить дверь отцу Илариону, когда он вернулся.

Первое время подвижник проживал совершенно один. Были у него в пещере петух вместо часов и змий, который ему не вредил. Но ско­ро слава о его святой жизни и благодатных дарованиях, особенно о даре духовного прозрения, распространилась далеко, и к нему нача­ли стекаться ищущие спасения души или утешения и облегчения в скорбях житейских. Явились даже желающие под руководством Илариона потрудиться в его пещерах. Таким образом, вокруг подвижни­ка со временем образовалось небольшое общежитие из следующих лиц: некто юродивый Григорий, шурин о. Трофима, крестьянин Ор­ловской губернии Емельян и раненбургский мещанин Василий Ни­китин.

Иларион учил их церковному пению и вместе с ними совершал обычные дневные и ночные правила. Но это небольшое братство испытывало большое лишение от постоянного недостатка воды. Со­страдательный Иларион, сам до тех пор терпеливо выносивший жаж­ду, обратился к Господу с горячей молитвой, давши при этом обет не вкушать воды, пока прошение его не будет услышано. На молитве этой он заснул в лесу от усталости и, проснувшись на заре, увидел недалеко от себя куст прекрасных цветов. «Вот место, благословен­ное Господом», - подумал он и стал рыть колодец, в котором вскоре явилась обильная чистая вода. Источник этот существует до сего дня в Воловом овраге, и вода его целебна для верующих.

Множество приходивших к Илариону за советом и молитвой по­сетителей нарушали его уединение, и он нередко, избегая их, удалял­ся в глубь леса или влезал на вершины высоких дерев и молился там, пока не удалялись обеспокоившие его. Однажды, возвращаясь от о. Трофима в свои пещеры ночью, вo время сильной вьюги, Илариои сбился с дороги, ослабел и упал без памяти в снег. Проезжавший мимо крестьянин узнал его по одежде, положил в свои сани и привез к о. Трофиму. Священник счел его мертвым и не решался внести в дом, опасаясь полиции. Пока он ко­лебался, подвижник еще около часа пролежал на морозе. Наконец о. Трофим решился, - внесли замерзшего в дом и начали оттирать. После долгих усилий растиравших Иларион открыл глаза и едва слышно попросил священника отслужить молебен Божией Матери Целительнице, что тот сейчас же исполнил. В продолжение молебна он лежал с закрытыми глазами и без малейшего движения. По окончании же молебна, когда о. Трофим поднес к нему крест, Иларион быстро встал, потом, вставши на колена, облобызал крест и, поклонившись свя­щеннику в ноги, не говоря ни слова, поспешно вышел из горницы и скрылся. О. Трофим, удивляясь такому поступку, послал воротить его, но на дворе была темная ночь и вьюга, и посланные его не на­шли. На другой день утром Иларион уже слушал Божественную Ли­тургию в Головинщинском храме, как всегда босой, в белом летнем халате и нимало не обмороженный. В знак благодарности Господу за избавление от напрасной смерти Иларион решил остальное время жизни своей провести в безвыходном затворе.

С этой целью, с помощью друга своего Петра Алексеевского, он заложил кирпичный столп такого размера, чтобы помещаться в нем только на коленях. Но Илариону не пришлось исполнить свое наме­рение. Промыслом Божним ему предстоял не вековой затвор, а до времени различные тяжкие испытания.