ГЛАВА 2
Памятники византийские в качестве
источников церковного суда в Древней
Руси (до 1649 г.)
В трактате о законодательных
источниках церковного суда в России
первое слово должно быть посвящено
источникам византийского
происхождения — ранним и основным.
Как ветвь Православной Греко-Восточной
Церкви, как нераздельная и
органическая часть Церкви Вселенской,
юная Русская Церковь с первых же
моментов своего бытия, еще прежде,
нежели могли обозначиться условия
насаждения и развития христианства в
славянской языческой среде и в связи с
этим так или иначе видоизмениться
содержание византийского церковно-гражданского
законодательства (о чем речь ниже), —
приняла византийские церковно-юридические
нормы для своего управления и суда,
изложенные и систематизированные в
греческих Номоканонах. Эти последние,
распространяясь в различных
редакциях, расширяясь и, наоборот,
суживаясь в объеме, хранят свое
жизненное значение на всем протяжении
истории Русской Церкви как основной
догматический источник для местного
церковно-судебного правообразования
и жизни Церкви вообще. Для нас сейчас
интересен вопрос о значении
Номоканонов, степени их
распространенности и практическом
употреблении их, как источников
церковно-судебного права, — лишь в древний
период Русской Церкви (до 1649 г.).
Нельзя оспаривать значения
Номоканонов для церковно-юридического
быта России — в качестве источников,
инспирировавших местные русские
законодательные акты, исходившие как
от княжеской и царской, так и от
церковной власти: нельзя оспаривать
ввиду исторических данных, во-первых,
и а priori — ввиду непосредственной
связи Русской Церкви с Византийской —
во-вторых. На основе вселенских
канонов и церковно-гражданских
постановлений византийских
императоров определялись местным
законодательством весьма многие
стороны и отношения церковной и
частной гражданской жизни, которые, с
принятием русской землей
христианства, стали подведомственны
духовной власти и церковному суду.
Указание на Номоканон, как
свое основание, фундамент, мы находим
в так называемых уставах о церковных
судах великих князей Владимира и
Ярослава. «Разверзше грецьскыи
Номоканон, — читаем в так называемом
уставе Владимира, – и обретохом в нем,
оже не подобает сих судов и тяжь князю
судити ни боярам его ни судьям… то все
дал есмь по первых царств уряженью и
по вселенских святых семи зборов
великих святитель… кто переступить
си правила, якоже есмы управили по
святых отец правилом и по первых
царств управленью…» и т.д.1. О том же мы
находим известие у летописца: «Се же и
по всей земле Русской во всех
княжениях соборныа церкви епископом
сотвори (князь Владимир) по прежним
греческим Номоканоном, и вся суды
церковныа, и вся оправдания церковнаа
даде по прежним греческим Номоканоном»2.
Так называемый устав Ярослава I
указывает на греческий Номоканон, как
на свой образец, в не менее
решительных выражениях. «Се аз князь
великый Ярослав, сын Володимеров, по
данию отца своего сгадал есмь с
митрополитом Киевьскым и всея Руси
Иларионом, сложихом греческый
Номоканон, еже не подобает сих тяжь
судити князю, ни боляром его, ни судиям
его»3.
Таковы же, в отношении связи
с Номоканоном, и уставы о церковных
судах князей Всеволода Мстиславича
Новгородского (подложный) и
Ростислава Смоленского, великого
князя Василия Димитриевича и вопросы
с ответами в Стоглаве — царя Иоанна
Васильевича4. В актах местного
назначения в вопросах церковного суда
часто упоминалось о Номоканонах;
например, в судной новгородской
грамоте (1471 г.) говорится: «Се
покончаша посадники Ноугородцкие…
весь государь Велики Новгород…
нареченному на архиепископство
Великого Новгорода и Пскова
священному иноку Феофилу судити суд
свой, суд святительски, по Святых Отец
правилу, по Манакануну; а судити ему
всех ровно»5. Таким образом, наше
отечественное церковно-судебное
законодательство князей и царей
развивалось на почве «священных
правил святых апостол и отец» и первых
(греческих) царей («царств») уряжений.
Отсюда же, естественно,
черпали свое содержание и узаконения
русской церковной власти.
Иллюстрацией практического
употребления в древней Русской Церкви
греческого Номоканона, в качестве
источника для канонических церковных
определений, могут служить
канонические ответы митрополита
Иоанна II (1080–1089) и «вопрошание»
новгородского иеромонаха Кирика
(1130–1156)6: оба названных документа по
своему содержанию суть плоды
тщательного знакомства авторов с
содержанием Номоканона и принятия их
церковно-юридическим сознанием
апостольских, соборных и отеческих
канонов в качестве неизменных догм.
Значение Номоканона, как
основоположительного и
инспирирующего начала по отношению к
русскому законодательству, отнюдь не
аннулирует того значения, какое имеет
в древней Русской Церкви византийское
законодательство в качестве
непосредственно действующего права,
рядом с правом местным, хотя, как
увидим, и не в такой мере
распространенности, как это последнее.
В отношении суда Церкви над светскими
лицами, по предметам церковной
юрисдикции, показателем
практического действия Номоканона
служат сохранившиеся архипастырские
и соборные постановления и послания с
ссылками на Номоканон (преимущественно
на каноническую его часть), как на тот
источник, который должен иметь для
церковных и светских властей
нормативное значение в церковном суде.
Таковы, для примера: «Поучение
митрополита Фотия псковскому
духовенству»7, «Послания митрополита
Фотия псковским посадникам и
духовенству»8, «Послания митрополита
Симеона»9 и многое другое10.
На основе греческого
Номоканона и в непосредственной связи
с ним, как источником действующего
права, стоял в Древней Руси суд и над
духовными лицами. Уже так называемый
устав великого князя Владимира
конституирует связь начал церковного
суда над духовенством в России с
византийским церковным судом: «Разверзше
грецьскым Номоканон и обретохом в нем…
не надобе вступатися ни детем моим ни
внучатом ни всему роду моему до века
ни в люди церковные ни во все суды их»11.
Неоспоримым аргументом в пользу того,
что древнее русское духовенство
пользовалось в церковно-судебных
делах своего круга не только
вселенскими канонами, но также
церковно-гражданскими
постановлениями греческих
императоров (таковы извлечения из
новелл Юстиниана, «градский закон» =
прохирон Василия Македонянина,
отрывки из Эклоги императоров Льва и
Константина и др.)12, служат, например,
грамоты митрополитов Киприана и Фотия:
в этих грамотах митрополиты приводят
некоторые из постановлений или
ссылаются вообще на византийские
церковно-гражданские постановления.
Так, в одной грамоте читаем: «И яз
Кипреян митрополит възрел есмо в
Намаконун да изнашел есми правило, аже
пишет в законе так…» — следует закон13.
Митрополит Симон на основании «Божественных
правил и царского закона» разрешает
Иосифа Волоколамского от отлучения,
возложенного на него архиепископом
Серапионом14. Стоглавый Собор ссылался
на узаконения императоров Юстиниана,
Исаака и Мануила Комненов при
определении прав духовенства15.
Указания на «закон» мы находим и в
новгородской судной грамоте16, что
свидетельствует о распространенности
Номоканона и в других, помимо
митрополичьей, епархиях Древней Руси.
Наконец, источником
действующего права в древней Русской
Церкви Номоканон является в сфере
церковного судопроизводства17:
обосновывая последнее как
вселенскими канонами – апостольскими,
соборными и святоотеческими, так и
постановлениями византийских
императоров. Указывая круг ведомства
церковного суда, автор так
называемого устава великого князя
Всеволода пишет: «И аз сия сам ведих
пред собою и управих заповедми, по
преданию святых отец, тяжю промежу
первою женою детей со третьею женою и
с детми, и со четвертою женою и с детми,
яже есть из велика живота дати урочная
часть пооскуду… А то все приказах
епископу управливати, а смотря в
манаканун; а мы сие в (=с) своей души
сводим»18. В числе исторических
доказательств указанного нами тезиса
мы назовем грамоты: митрополита
Киприана Новгородскому архиепископу
Иоанну19, Окружное послание
митрополита Фотия20 и многое другое21. В
этих грамотах авторами их указаны
начала церковного суда вообще и в
частности — церковного
судопроизводства, согласно «манакануну»,
и не столько указаны в форме
теоретических нормативных положений,
интерпретируемых авторами грамот,
сколько положены ими de facto в основу
своего отношения к тому или другому
определенному церковному
преступлению, составляющему
содержание грамоты или послания.
О совместном действии в
древней России вселенского
законодательства и церковно-гражданских
постановлений византийских
императоров, то есть Номоканона, нам
говорят замечательные слова
митрополита Даниила, обращенные к
иноку — князю Вассиану: «Ведома тебе
великая книга: священныя правила
апостольскыя, и отеческыя и седьми
вселенских соборов и поместных, и
прочих святых отец, и от градских
законов к ним же приложенна и
сочетанна, понеже градские законе
священным правилом последуют, и кому
достоит сего взыскати, яко вязати и
решати, иная к сим по гранем обрящет и
по главам, якоже святии отци уставили
и утвердили и запечатлели. И тое книги
не смее никто же разрешити или чем
поколебати от седмаго собора до
русского крещения; а в нашей руской
земли та книга болши пети сот лет
соборную же церковь содержит и все
православное христианство просвещает
и спасает, от святаго и равно
апостолам великого князя Владимира и
до ныне царя великого князя Василия
неразрушима и непоколебима была ни от
кого»22. Таким образом, на протяжении
древнего периода русской истории
сохранялась внутренняя непрерывная
связь между нашим и византийским
правом; и поскольку последнее хранило
свою силу, свое догматическое
значение, — существуя совместно с
отечественным церковным правом на
протяжении всего рассматриваемого
нами периода истории Русской Церкви,
— постольку первое, развиваясь,
удерживало во многом черты и характер
Номоканона и основывалось на нем, как
своем источнике.
Цитированные слова
митрополита Даниила и указанные выше
примеры приводят к тому заключению,
что местные источники по своему
существу носили характер и цель
accommodanda, приспособления византийских
источников церковного права —
соответствовавшего потребностям
Греческой Церкви — к местным русским
условиям жизни и потребностям;
отечественные источники церковного
суда, совместно с фактами церковно-судебной
практики, и служат показателем тех
рамок, в каких применялось на Руси
принесенное с крещением ее
византийское законодательство. Н.
Калачов, исследователь Русской Правды
и Кормчей, определенно высказывает
мысль, что такое назначение (accommodanda)
имели наши Соборы, послания отцов
Церкви и узаконения великих князей и
царей касательно церковного суда,
представляя собою дальнейшее
развитие византийского
законодательства23. При этом
необходимо отметить одну характерную
черту в истории русского
законодательства. Именно: уставы
великих князей, как результат
местного применения церковно-гражданских
постановлений греческих императоров
– постановлений, принесенных к нам в
Номоканон, говорят о том, что если эти
последние (постановления)
пользовались у нас авторитетом и
употреблялись на практике в церковно-судебной
сфере, то, во всяком случае, признание
их догматического авторитета вовсе не
было обязательным для русских князей.
Эти постановления были приняты в
Древней Руси не безусловно, с
ограничениями: параллельно с ними
развивалось собственное русское
церковно-гражданское
законодательство, приспособленное
уже к местным условиям
государственной и общественной жизни24.
Несомненно даже, что большею
распространенностью, нежели церковно-гражданские
узаконения Номоканона в их целом виде,
в Древней Руси пользовался, помимо,
конечно, уставов Владимира и Ярослава,
особенный сборник — извлечение из
церковно-гражданских постановлений
греческих императоров, под названием
«Судебник царя Константина»25. Что до
правил святых апостолов, святых
Вселенских и Поместных Соборов и
святых отцов, то они не испытывали
никакого ограничения при
практическом употреблении их в
Русской Церкви: они были приняты
Русской Церковью и гражданской
властью безусловно, как постоянное и
неизменное законодательство
Вселенской Церкви26.
Большую литературу имеет
вопрос о том, когда вошел в
употребление Русской Церкви
славянский перевод греческих
Номоканонов. Мы попытаемся кратко
передать результаты исторических
исследований по этому вопросу,
перекинув мост между крайними
мнениями27. Ко времени принятия
христианства Русью в Греции в
преимущественном практическом
употреблении, как мы говорили, были
два Номоканона: неполный28 Иоанна
Схоластика (VI–VII вв.) и полный
Номоканон в XIV титулах. Иерархи-греки,
конечно, могли пользоваться
Номоканоном в подлиннике; но самые
ранние указания наших летописей и
уставов на Номоканоны заставляют уже
догадываться об употреблении их в
славянском переводе, — хотя, быть
может, и не в полном их составе. К тому
же заключению приводит и то
соображение, что вскоре после начала
жизни Русской Церкви (при Ярославе I,
например) значительная часть иерархов
состояла из природно-русских29, не
владевших греческой речью: мы можем,
таким образом, заключать a necesso ad esse. Из
исторических свидетельств в пользу
раннего пользования славянским
переводом Номоканона можно указать на
послание митрополита Никифора к
Владимиру Мономаху (1104–1120) о латинах,
в котором указываются правила
апостольские и Соборов Вселенских,
причем некоторые из них приводятся (в
славянском переводе) точно30. Для этой
же цели сошлемся на ответы
митрополита Иоанна II Иакову
Черноризцу, где находим ссылки на
правила IV и VII Вселенских Соборов,
Гангрского Собора, правила святого
Василия и др.31; на грамоту епископа
Мануила об учреждении Смоленской
епископии (1150) со словами из правил
Никейских32; на известные «вопрошания»
новгородского монаха Кирика и ответы
Нифонта, епископа Новгородского (в
первой половине XII в.), в которых
приведены некоторые правила святых
отцов (например, святого Василия
Великого и Тимофея Александрийского)
в полном и точном славянском переводе33:
очевидно, как Нифонт, так и Кирик имели
под руками Кормчую в славянском
переводе. На Соборах XII столетия
русские епископы ссылаются на
церковные правила; так, на Соборе 1147 г.
при избрании митрополита из русских
черниговский епископ сказал: «Аз
сведе, яко достоит съшедшеся
епископом митрополита поставити»;
остальные епископы говорили: «Не есть
того в законе, яко ставить епископом
митрополита без патриарха, но ставить
патриарх митрополита»34 — явно
ссылаясь на 4-е и 6-е правила Никейского
Собора и 28-е правило IV Вселенского
Собора. Профессор А. Павлов говорит об
описи имущества одного греческого
монастыря на Афоне (Ксилургу),
составленной в 1142 г., в которой
помещено, между прочим, несколько
русских книг (ρωσσικα\
βιβλι/α), в числе их один
Номоканон: занесены они, очевидно,
русскими монахами35. Замечательно
также свидетельство Зиновия,
новгородского монаха (XVI столетие),
ученика преподобного Максима Грека,
который (Зиновий) в беседах о ереси
Феодосия Косого ссылается на виденные
им два списка славянского Номоканона
и приводит из них несколько правил:
один, по его словам, написан при сыне
Владимира Святого, Ярославе, и при
епископе Иоакиме — в Новгороде,
другой — при Изяславе, сыне Ярослава36.
Мы остановились на этих
свидетельствах об употреблении
славянского Номоканона в древней
России и в тех соображениях, что
указанные свидетельства служат
материалом для интересующего нас
вопроса — вообще об употреблении
Номоканона в древнерусской церковной
жизни.
Помимо побочных указаний на
употребление древней Русской
Церковью (в период домонгольский или,
по крайней мере, до XIV в.) славянского
Номоканона, до нас сохранилось два
списка славянского Номоканона,
которые, по заключению ученых
исследователей, принадлежат если не
по письму, то по языку и составу,
несомненно, к первым векам Русской
Церкви. Один из этих списков содержит
перевод Номоканона Иоанна Схоластика,
другой — Номоканона в XIV титулах с
хронологической синтагмой канонов.
Схоластиков Номоканон в славянском
переводе сохранился в списке,
находящемся в Московском
Румянцевском музее (№ 230); Номоканон в
XIV титулах — в Московской Синодальной,
бывшей Патриаршей, библиотеке под №
22737.
Какой же из славянских
Номоканонов — по последним выводам
исторической науки — имел раннейшее
происхождение и наиболее широкое
распространение в Древней Руси?
Список Номоканона Иоанна
Схоластика, по заключению нашей науки,
писан в XIII в., в России; по содержанию
же и языку он относится к эпохе
обращения болгар и моравов в
христианство. Этот перевод наукой
усвояется первоучителю славянскому
Мефодию, из так называемого
Паннонского жития которого мы знаем о
переводе им для славян Номоканона38;
отсюда, от Мефодия, этот готовый
славянский перевод должен был
сделаться известным на Руси с первых
же времен насаждения в ней
христианства. Прототип его, таким
образом, принесен к нам из Болгарии39.
Номоканон в XIV титулах
существовал у нас в домонгольский
период на славянском языке в
дофотиевой редакции, т.е. без фотиева (второго)
предисловия к Номоканону и без правил
двух Константинопольских Соборов,
бывших по делу Фотия. Толкований на
правила в нем нет. Древнейшую из
сохранившихся рукописей (упомянутую
нами) относят к началу XII в.40, но время и
место перевода этого Номоканона можно
устанавливать лишь с гипотетической
предположительностью. Аргументация
профессора Павлова в пользу русского
происхождения этого перевода, и
именно при Ярославе, который, по
свидетельству летописца, любя
церковные уставы, собрал многих
писцов и переводил книги с греческого
языка на русский, — кажется нам более
убедительной, чем доводы профессора Е.
Голубинского в пользу происхождения
перевода в Болгарии, задолго до нашего
крещения, и затем передачи его нам41:
так, профессор Павлов справедливо
указывает на встречающиеся в переводе
русские юридические термины, вовсе
неупотребительные в языке болгар и
сербов, на цитацию правил, именно в
этом переводе, у Нифонта и Кирика (XII в.)
и пр. Для целей нашего исследования
нет необходимости рассматривать
подробно аргументацию двух ученых и
решать вопрос о месте и времени
происхождения славянского перевода
Номоканона в XIV титулах: достаточно
указать на исторические
доказательства раннейшего — с первых
времен бытия христианской Церкви на
Руси — существования этого перевода.
Так, в «въпрошаниях» Кирика (XII в.), как
мы упомянули, каноны приводятся
именно в той редакции, какую содержит
рукопись № 227. Тем же переводом правил
пользовался и монах Зиновий,
заимствуя эти правила из Номоканона
времен великого князя Изяслава
Ярославича42.
В XIII в. Русская Церковь
обогатилась еще одним списком
славянского перевода Номоканона —
перевода, сделанного святым Саввою,
первым Сербским архиепископом, в
эпоху образования Сербского
государства и полученного Русским
митрополитом Кириллом II, согласно его
просьбе, через болгарского деспота
Иакова Святислава. Это было, как
известно, в 1262 г. Третий греческий
сборник был «синопсисом», с
толкованиями Аристина и с различными
дополнительными статьями.
Необходимость в этом последнем
переводе, по мнению профессора
Павлова и других ученых43, ощущалась
митрополитом Кириллом II ввиду
недостаточности первоначального
состава русского Номоканона без
позднейших, вышедших после его
перевода, источников права и не
снабженного толкованиями
византийских комментаторов – Зонары
и Вальсамона. Об этой неполноте
прежнего перевода и свидетельствуют
известные слова митрополита Кирилла
на Владимирском Соборе 1274 г.: «Аз Кюрил……
многа убо видением и слышанием (узнал)
неустроения в церквах…. от неразумных
(непонятных) правил церковных.
Помрачена бо бяху прежь сего облаком
мудрости елиньскаго языка. Ныне же
облисташа, рекше истолкованы быша…»44
Таковы последние итоги ученых
исследований по вопросу об этом
сербском переводе, установленные в
науке, кажется, с непререкаемой
убедительностью45.
Уместно сказать и о
содержании трех названных славянских
переводов греческих сборников,
получивших у нас значение источника
действующего церковного права со
времени появления их в Русской Церкви.
Нам уже известно содержание греческих
Номоканонов. Но с переводом их на
славянский язык каждый из них и
сокращался в своем составе — с одной
стороны, и с другой — снабжался
большим количеством дополнений; в
Номоканоне Схоластика последних
значительно более, нежели в
Номоканоне в XIV титулах. Мы укажем эти
дополнения, воспользовавшись
печатными описаниями рукописей46.
Сохранившийся от XIII в. список
Номоканона Схоластика (названный выше)
есть неполный перевод с греческого
оригинала, именно: переведена только
первая часть Номоканона, или свод
канонов (Συναγωγη\
κανο/νων); из второй же
части — сборника из 87 глав (извлечения
из новелл — τα\ κεφα/λαια
ε,κ τω~ν νεαρω~ν)
— имеются лишь некоторые главы,
притом в несистематической
комбинации со статьями Прохирона. В
числе составных частей этого списка —
дополнений в отношении к греческому
оригиналу — необходимо указать на
памятник «Закон судный людем» –
источник брачного права
древнерусской Церкви, который наука
рассматривает как компиляцию
частного лица, составленную для
болгар, на основании Эклоги Льва
Исаврянина и Константина Копронима и
других источников византийского
права47. В позднейших рукописях этот
памятник появлялся и под именем
Судебника царя Константина с
дополнениями из закона Моисеева и
других источников и уже с
исключительно гражданской системой
наказаний за преступления. Кроме «Закона
суднаго», Номоканон Иоанна Схоластика
имеет следующие дополнения (находящиеся
только в Номоканоне Схоластика): «Образ
вере святых отец епископ 300 и 18, иже в
Никее собравшихся в первем сборе»; «Образ
вере святых отец, епископ 150 втораго
сбора»; краткие известия об остальных
Вселенских Соборах; статья о
Вселенских Соборах неизвестного
автора, выписка правил из 8-й книги
Постановлений Апостольских; Василия
Великого запрещения инокам; так
называемый исповедный Номоканон
Иоанна Постника; «Заповедь святых
отец», монастырский устав святого
Иоанна Пателарейского, преподобного
Феодора Студита епитимийник монахам,
Соборные ответы Константинопольского
патриарха Николая Грамматика (1084–1111)
и др. Номоканон в XIV титулах,
переведенный на славянский язык также
не в полном своем виде (переведен был
указатель правил, но не был переведен
κει/μενον,
обнимающий законы)48, дополнен статьей
Тимофея Константинопольского «О
различии приходящих к непорочней
нашей вере», вопросо-ответом Афанасия
Александрийского и некоторыми
другими статьями. Взамен κει/μενον’а
в этом Номоканоне помещено
заимствованное из Номоканона Иоанна
Схоластика извлечение из новелл,
которое и осталось составной частью
Номоканона Фотия в его позднейших
редакциях и списках Кормчей.
Дополнениями обоих Номоканонов
служат: «О възбраненных женитвах
глава (из Прохирона Василия
Македонянина 7 тит., 1 глава)49, «От иного
закона глава о возбраняемых женитвах»
(отрывок из II тит. 2-й главы Эклоги Льва
Исаврянина), «Глава о епископех и
мнисех» (из Прохирона 24 тит.), «Правила
о монахах…». Так называемая сербская
Кормчая — сравнительно с
первоначальным славяно-русским
Номоканоном — принесла с собою
толкования на каноны Аристина и много
неизвестных дотоле в Русской Церкви
источников церковного права: правила
Константинопольских Соборов 861 и 879 гг.,
бывших при патриархе Фотии,
постановления Константинопольского
Патриаршего Синода (большею частью по
делам брачным), три новеллы (по делам
брачным) императора Алексея Комнена
(1081–1118), канонические сочинения
греческих иерархов XI–XIII вв.50, так
называемый «Закон Моисеев», или
полнее: «Избрание от закона Богом
даннаго Израильтяном Моисеем» (выбор
отдельных стихов из Моисеевых книг,
сделанный неизвестным автором;
источник древнерусского брачного
права51; Прохирон (‘Ο προ/χειρος
νο/μος) в полном его составе,
под заглавием: «Закона градскаго
главы различны в 40 гранех»52, «Леона… и
Константина… главизны» (=Эклога) и
другие, менее значительные, памятники
церковного права53.
Сербской Кормчей суждено
было сделаться родоначальницей
большинства списков русского
Номоканона, или русских «Кормчих»,
ведущих свое начало от конца XIII до
конца XVII в. Как известно, образовалось
две фамилии Кормчих: рязанская и
софийская, или сербская и русская.
Кормчие первой фамилии —— копии с
сербской Кормчей, с синоптическим
изложением канонов и без русских
дополнений; софийские же Кормчие
имеют в основе своей первоначальный
славяно-русский Номоканон в XIV титулах,
который дополнен из сербской Кормчей
толкованиями правил, правилами
Соборов 861 и 879 гг. и другими статьями,
неизвестными прежнему русскому
Номоканону. В состав этих же Кормчих
входили и русские статьи (см. далее),
помещенные в первоначальном русском
Номоканоне в XIV титулах. Первенство в
церковном употреблении удерживала за
собой до издания печатной Кормчей
софийская, или русская, Кормчая54.
Около XIV в. у нас появились,
помимо Кормчих, особые церковно-юридические
сборники — «Мерила праведные», по
содержанию своему — сокращенные
софийские Кормчие, а по назначению —
руководства при разборе церковно-судебных
дел55. С XV в. у нас стали появляться
списки софийской и рязанской Кормчих
с новым расположением содержания: не в
хронологическом порядке, как в
домонгольской синтагме Номоканона в
XIV титулах56, но в систематическом, под
XIV титулами Фотиева Номоканона57;
появлялись Кормчие и с измененным
содержанием (сокращениями и новыми
вставками русских памятников права)58.
О русских источниках церковного права,
постепенно увеличивавших состав
Кормчих, нами будет сказано далее.
Кроме Кормчей книги, в
различных ее видах и составе, в нашу
Церковь из Греции перешли и другие
канонические сборники, имевшие
частные назначения: покаянный
Номоканон, усвояемый Иоанну Постнику
(582–596) (содержащий правила для
духовников и правила об епитимиях),
известный у нас в славянском переводе
еще в XIII и XIV вв. (Номоканон дошел до нас
уже в переделанном виде); покаянный
Номоканон неизвестного автора,
составленный в Греции в XI–XII вв.,
дополняющий епитимийные правила
некоторыми другими, общецерковными.
Оба они встречаются в наших рукописях
XV–XVI вв.59
В XV в. в России сделалась
известной в славянском переводе «Синтагма»
Матфея Властаря, из которой несколько
новых источников церковного права
вносились и в прежние редакции наших
Кормчих60. Каноническая связь с
Византийской Церковью поддерживалась
также теми постановлениями и
грамотами цареградских патриархов,
которые эти последние издавали и
присылали в Россию не только от своего
лица, но и от лица своего патриаршего
Собора, — таковы, например, грамоты об
отлучении от Церкви некоторых русских
князей, о запрещении луцкого епископа
Иоанна, грамота патриарха Германа II
киевскому митрополиту Кириллу I (1229 г.)
о непоставлении холопов в попы и
диаконы и о невмешательстве князей и
бояр в дела церковного суда (эта
грамота, как и некоторые другие,
входили и в состав русских Кормчих)61;
послание патриарха Нифонта тверскому
князю Михаилу относительно
митрополита святого Петра по поводу
жалоб на него и пр.62. Все эти церковно-судебные
акты имели, без сомнения, обязательную
силу для Русской Церкви, тогда –
митрополии вселенского патриархата63.
Приведенными данными, мы
полагаем, исчерпан круг источников
церковно-судебного права —византийского
происхождения. На очереди стоит
вопрос об источниках местных, русских.
1 Текст устава см. в кн.:
Голубинский, I, I, С. 622–627; Дополнение к
Актам ист., Т. 1, № 1. С. 1–2, и др. Об этом
ср.: Погодин М. Исследования,
замечания и лекции о русской истории.
М., 1846, Т. 1, С. 270 слл.; Владимирский-Буданов.
Обзор истории русского права. Киев,
1886. Вып. 1. С. 68 слл., и др.
2 Полное собрание русских
летописей (далее: ПСРЛ). Т. 9. С. 65.
3 Кормчая 1493 г., в рукописи
Казанской академической, бывшей
Соловецкой, библиотеки, № 858, л. 545 об.
– 551 об., издана в «Правосл. собеседн.»,
1861, Ч. 3, с. 93; текст устава см. и у
Голубинского: I, I. С. 629 слл.
4 Устав Всеволода –
Гавриила издан в «Правосл. собеседн.»,
1861, ч. 3, с. 212, по Кормчей Казанской
академической, бывшей Соловецкой,
библиотеки (№ 858) и др. Устав
смоленского князя Ростислава
помещен в «Дополнениях к Актам ист.»,
т. 1, № 4, и др.; уставная грамота
великого князя Василия Димитриевича
– см. у Н.М. Карамзина в Истории
государства Российского, 2-е изд., т. 5,
примеч. 233, с. 139; далее у нас, в отд. I, гл.
3.
5 АЭ. Т. 1, 92. С. 69.
6 См.: Т. 6. С. 1–20 и 21–62;
Русские достопамятности. М., 1831. Ч. 1. С.
89–103; Памятники русской словесности
XII в. / Изд. Калайдовича. С. 173–203.
7 Русская историческая
библиотека (далее: РИБ). 1, № 22, С. 45: «…божественныя
правила святых отец повелевают…»; «…и
завещает сице о сих 63 правило святых
Апостол, к сему же 67 правило Шестого
Собора гласит сице…»; «57-е же
новоуставленное узаконение Льва
Царя Премудраго повелевает…» и пр.
8 См.: Акты ист. Т. 1, № 34. С. 65:
«…живущим всем и держащим от
божественных и священных правил и от
Божией Церкви преданое православие
истиное, и чисте и непреложне тем
божественным и священным преданием
покаряющеся…».
9 См.: Там же. № 112. С. 166–167: «пишу
к вам… предстояние бы есте имели к
Божиим церквам и ко всякому правилу
церковному, по правилному преданию…»;
«а что вам заповедают держать по
правилом святых Апостолов и святых
отец…» и пр.
10 См.: напр., Акты ист. Т. 1, №
109. С. 159–163 и пр.
11 Дополнения к Актам ист. 1,
№ 1. С. 1; Голубинский. I, 1. С. 622–627; ср.:
АЭ. Т. 1, № 232. С. 227–228; ср. так
называемый. Устав Всеволода (Кормчая
Казанской академической, бывшей
Соловецкой, библиотеки № 858), издан в
«Правосл. собеседн.», 1861, ч. 3, с. 213 и др.
12 См. у нас далее.
13 См.: Акты ист. Т. 1, № 225. С.
484; ср.: № 21. С. 42–45; № 22. С. 45–48; № 33. С.
63–65; № 82. С. 130–133; № 289. С. 524–529. Ср. те
грамоты митрополитов в разные
епархии, в которых они (митрополиты)
ссылались и приводили церковные
правила: АЭ., Т. 1, № 9. С. 4–5; Акты ист. Т.
1, № 7. С. 16–17; № 9. С. 18; № 26. С. 52–55, и др..
14 См.: Акты ист. Т. 1, № 290. С.
529–530.
15 См.: гл. 57–62, 88–89.
16 См.: АЭ. Т. 1, № 92. С. 69–72; №
103. С. 79–80; ссылки на те же законы – в
делах наследственных и по духовным
завещаниям (Акты ист. Т. 1, № 255. С. 484).
17 Ср.: Калачо в Н. О значении
Кормчей. С. 10.
18 Соловецкая Кормчая 1493 //
Правосл. собеседник. 1861. Ч. 3. С. 220–221 и
др.
19 См.: Акты ист. Т. 1, № 7. С.
16–17.
20 См.: Акты ист. Т. 1, № 19. С.
27–40.
21 См.: Акты ист. Т. 1, № 4. С. 6;
№ 5. С. 7–8; № 6. С. 9–16; № 7. С. 16; № 21. С.
42–45; № 22. С. 45–48; № 33. С. 63–65; № 39. С.
71–75; № 40. С. 75–83; № 41. С. 83–85; № 47. С.
94–96; № 61. С. 108–110; № 62. С. 110–112; № 63. С.
112–114; № 65. С. 116–118; № 255. С. 484; АЭ. Т 1, №
40. С. 30–31 и др.
22 Чтения в имп. О-ве истории
и древностей российских. 1847. № 9, отд.
IV: «Прение Данила, митрополита
Московскаго и всея Руси, со старцем
Васьяном, 1531 года, мая 11 дня». С. 1.
23 См.: Калачо в Н. О значении
Кормчей. С. 73, примеч. 24.
24 В отделе о ведомстве
церковного суда выяснится, какие из
церковно-гражданских постановлений
русских князей были неизвестными
византийскому законодательству.
25 См.: Русские
достопамятности. М., 1843. Ч. 2. С. 143–200.
См. о нем ниже.
26 См. выше, с. 57 и др.
27 Мы имеем в виду мнения
митрополита Евгения, Востокова,
Розенкампфа, Павлова, Суворова,
Загоскина, Калачова, Mitrovits,a,
митрополита Макария, Бенешевича,
Голубинского и др.
28 См. подробнее выше, с. 51
слл.
29 См.: Макарий, митр. Т. 1. С.
29; Терновский. Изучение византийской
истории и ее тенденциозное
приложение к Древней Руси //Киев. унив.
изв. 1875. № 7. С. 554 слл.; Загоскин. С. 553
слл.
30 См.: Памятники XII столетия,
изд. Калайдовичем. С. 153–165.
31 См.: РИБ. Т. 6, кол. 1–21.
32 См.: Дополнения к Актам
ист. Т. 1, № 4. С. 5–8. Митр. Никифор,
Иоанн II и еп. Мануил, как греки, могли,
впрочем, пользоваться и греческими
правилами (Макарий, митр. Т. 5. С. 371).
33 См.: РИБ. Т. 6. С. 21–62.
34 ПСРЛ. Т. 2. С. 29–30.
35 См.: Курс церковного
права. Ст. 110.
36 См.: Истины показание.
Казань, 1864. С. 954–959, 993–994.
37 См.: Рукопись Румянц.
музея, № 230, описана Востоковым (с.
273–279) и Розенкампфом (с. 90–94);
Рукопись Моск. Синод. библиотеки, №
227, описана Ундольским в его «Описании
славянских рукописей Синодальной
библиотеки», напечатанном в «Чтениях
О-ва. истории и древностей российских»,
1867, кн. 2, с. 38 слл., и А. Павловым в его
классическом исследовании «Первоначальный
славяно-русский Номоканон». См. также:
Бенешевич В.Н. Древнеславянская
Кормчая XIV титулов без толкований.
СПб., 1906. Т. 1, вып. 1–2.
38 См., напр., Малышевский:
Свв. Кирилл и Мефодий. Киев, 1886. С. 284;
Павлов А. Первоначальный славяно-русский
Номоканон. С.22; Суворов. Курс
церковного права. I, 305, и др.
39 Митрополит Евгений (С. 235)
склонялся к этому же мнению; к нему
присоединился и К.А. Неволин (О
собраниях и ученом обрабатывании
церковных законов в Греции и России //
Полн. собр. соч. Т. 6. С. 415). Барон
Розенкампф, современник митрополита
Евгения, держался диаметрально
противоположного воззрения,
утверждая, что Кормчая книга стала
известной на Руси в славянском
переводе не ранее второй половины XIII
века (с. 51). К нему примыкал Н.В.
Калачов (цит. соч., с. 85). Профессор А.
Павлов в своем исследовании «Первоначальный
славяно-русский Номоканон»
окончательно разрешил этот вопрос в
том направлении, какого
придерживаемся мы в тексте (см. с. 22
слл.).
40 См.: Павлов А. Курс права.
С. 111; Он же. Первоначальный славяно-русский
Номоканон. С. 25 слл.; Голубинский.
История Русской Церкви. Т. 1, 1-я
половина. С. 649; Макарий, митр. Т. 1. С. 153
слл., и др.
41 См.: Голубинский. Цит. соч.
С. 648–649; Павлов А. Первоначальный
славянско-русский Номоканон. С. 25 слл.;
ср.: Mitrovits. S. 25 sqq.; Суворов. Курс права.
1. С. 305 и др.
42 См.: Павлов А.
Первоначальный славянско-русский
Номоканон. С. 58.
43 См.: Павлов А. Право. С.
112–113; Mitrovits. С. 32; Павлов А.
Первоначальный славяно-русский
Номоканон. С. 62 слл., и др.
44 Русские достопамятности.
Ч. 1. С. 106–107; РИБ. Т. 6. С. 83–101.
45 См.: Павлов А.
Первоначальный славяно-русский
Номоканон. С. 80–81; Суворов. Курс
церковного права. 1. С. 307; Макарий,
митр. Т. 5. С. 2 слл.
46 См.: Востоков. С. 273 слл.;
Ундольский. Чтения в О-ве истории и
древностей российских. 1867, Кн. 2, отд.
III. С. 38–56; Голубинский. Т. 1. С. 650–653;
Павлов А. Первоначальный славяно-русский
Номоканон С. 23 слл.; Горчаков. О тайне
супружества. С. 144 слл., и др.
47 См.: Суворов. Церковное
право. 1. С. 309; Беляев И. Лекции по
истории русского законодательства. С.
210 слл.; Павлов. Право. С. 125;
Первоначальный славяно-русский
Номоканон. С. 94 слл.; Горчаков. О тайне
супружества. С. 153 и др. Одна из
редакций «Закона судного»
напечатана в «Русских
достопримечательностях», ч. 2, с. 143
слл.; другая – в ПСРЛ, т. 6, с. 70 слл.
48 Впоследствии, в XVI–XVII вв.,
переведена была часть κει/μενον’α
– см. у Голубинского, т. 1, п. 1, с. 649.
49 Подробнее см.: Горчаков. О
тайне супружества. С. 149 и др.
50 См.: Павлов А. Курс права.
С. 113–114; Загоскин. С. 558; Голубинский. Т.
1, п. 1. С. 649, 659 и др.
51 См.: Горчаков. О тайне
супружества. С. 171; Калачов Н.
Предварительные юридические
сведения для полного объяснения
Русской Правды. СПб., 1880. 2-е изд. Вып. 1.
С. 233 слл. и др. Одна из редакций «Закона
Моисеева» напечатана в «Русских
достопримечательностях», ч. 2, с. 221
слл.
52 См. подробно у Горчакова:
О тайне супружества. С. 173 и др.
53 См.: Там же. С. 159 слл.;
Востоков. С. 293, 326 и др.
54 См.: Макарий, митр. Т. 8. С.
145 слл.; Павлов А. Церковное право. С.
114–115; Первоначальный славяно-русский
Номоканон. С. 76 слл. и др.
55 См.: Павлов А. Право. С. 115;
Суворов. Право. 1. С. 311; Макарий, митр. Т.
5. С. 31; Калачов Н. Мерило Праведное //
Архив ист.-юрид. сведений. Кн. 1, отд. 3.
С. 28–40 и др.
56 См. выше, с. 52 слл., 63 слл.
57 См.: Павлов А. Право;
Макарий, митр. Т. 8. С. 149 и др.
58 Вассиана Косого так
называемые Сводные и пр.; см.: Макарий,
митр. Т. 8. С. 155 слл.; Т. 5. С. 21 слл.;
Розенкампф. С. 536 слл., и др.
59 См.: Макарий, митр. Т. 8. С.
165 слл.; Павлов А. Номоканон при
Большом Требнике. С. 19 слл.;
Заозерский. Номоканон Иоанна
Постника. С. 16 слл.; Памятн.
Калайдовича, 187, 190, 194; Ундольский. Цит.
соч. № 28, 35, 36, 42; Кормчая XIII в. (№ 230) – о
ней было сказано выше; Кормчая 1493 г.
Казанск. акад., бывш. Солов., библ. //
Правосл. собеседник. 1860. Ч. 2. С. 316;
Стоглав. Казань, 1862. Гл. 53. С. 259–262, и
другие памятники. Текст первого
Номоканона можно читать в Συ/νταγμα,
τ. IV, σσ. 404–405; в нашей
рукописной Кормчей – гл. 22; в
печатную он не принят. Второй
Номоканон издан Котельером: Monumenta
Ecclesiae Graecae. Parisiis, 1677. Т. 1. Р. 68–158.
60 Подробнее см.: Павлов А.
Церковное право. С. 116; Горчаков. К
истории епитимийных Номоканонов. С. 20
и др.
61 Текст грамоты – в Памятн.
канонического права Павлова // РИБ. Т.
6, № 5. Кол. 79–83.
62 См.: РИБ. Т. 6. 147–159.
63 Ср.: Макарий, митр. Т. 5. С. 24
слл.; Павлов. Право. С. 162; Голубинский.
Т. 1. 1-я половина. С. 652 и др.
|