"ОБРАЗ"

РУССКИЙ БОГОСЛОВ С НЕМЕЦКОЙ ФАМИЛИЕЙ.

Когда Александр Дворкин был гостем нашей семинарии, студенты попросили его рассказать о своем учителе и ду­ховнике, замечательном православном богослове XX века протопресвитере Александре Шмемане. Отец Александр стал по сути основателем новой церковной науки - литур­гического богословия. Сегодня его книги являются фунда­ментом для всех последующих исследователей истории и смысла православного богослужения. Наш материал о лич­ности отца Александра, его жизни и христианской кончи­не глазами ученика и духовного сына.

Отец Александр Шмеман про­исходит по отцу из балтийских немцев, а по матери из старинной русской семьи Шишковых. Не­смотря на фамилию, это была со­вершенно русская семья, о. Алек­сандр немецкого языка не знал и любил иронизировать над немца­ми. После революции семья Шмеманов оказалась в эмиграции, в Эс­тонии. Там о. Александр родился и был крещен в Александро-Невском соборе в Таллинне. Когда он был совсем маленьким, его се­мья переехала в Париж. О. Алек­сандр учился в кадетском корпу­се для русских детей и военная выправка сохранилась у него до последних дней жизни. Семья была очень церковная, он с детства рос при церкви, и начал прислу­живать в Александро-Невском со­боре еще во время учебы в кадетс­ком корпусе. Рассказывали, что в детстве о. Александр Шмеман об­ладал совершенно неуемной энер­гией. Он выходил с матерью из церкви на Страстной седмице, ког­да службы очень длинные, и дол­жен был несколько раз обежать вокруг храма, чтобы сжечь свою энергию, и только после этого уже чинно шел домой.

Потом о. Александр учился в Свято-Сергиевском институте в Париже. Тогда об этой школе шла слава, там преподавал о.Сергий Булгаков (поклонником его о. Александр никогда не был, не раз­делял его софиологических настро­ений, хотя уважал его как челове­ка и как священника), архиманд­рит Киприан (Керн), А.В. Карташёв, о. Георгий Флоровский и мно­гие другие наши замечательные бо­гословы. Закончив Свято-Сергиев­ский институт, о. Александр Шме­ман остался там преподавать цер­ковную историю.

Потом он предпринял очень смелый шаг - поехал в Америку, видя, что будущее Православия за границей там, потому что парижс­кая община, по мере того, как за­мечательное эмигрантское поколе­ние старело, все более и более за­мыкалась на своей русскости и не стала миссионерской. В Америку его пригласил о. Георгий Флоров­ский для распространения Право­славия, которое было начато боль­ше двухсот лет назад миссионера­ми с Аляски. И о. Александр по­ехал в Америку в Свято-Владимир­скую семинарию, которая с приездом о. Георгия Флоровского и о. Александра приобрела новую жизнь. Потом он вернулся и за­щитил в Париже свою докторскую диссертацию "Введение в литурги­ческое богословие". Это основная книга о. Александра Шмемана, все остальные книги - лишь более по­пулярное, более проповедническое развитие тех идей, которые зало­жены в этой работе. Главная ее идея была в том, что мы должны правильно понимать смысл бого­служения, понимать, что главное, что второстепенное, что более древ­нее, что более позднее. Это разли­чение Предания от преданий. Поз­же о. Александр Шмеман возгла­вил Свято-Владимирскую акаде­мию, и до своей смерти в 1983 году он был ее деканом. Он тяготился своей административной должно­стью, так как хотел писать, пропо­ведовать, но нес это как крест как послушание Церкви.

О. Александр не был, как сей­час приходится слышать, реформа­тором. Он не был им вовсе. При том, что он вел полемику достаточ­но жестко и достаточно хлестко, в нем уживалось два плана его бы­тия. О. Александр вырос среди по­пулярного русского благочестия, он мог с ним спорить, не принимать, говорить, что богослужение вос­принимается неправильно, но это была часть его души. Он был гар­моничной и цельной личностью, главное к чему он постоянно при­зывал и чему учил - воспринимать все правильно, различать подлин­ное предание.

Очень многие люди говорили, что они с о. Александром близки, что они его близкие друзья. Это, конечно, не так, но я их понимаю. У о. Александра был удивитель­ный дар, он умел поговорить с че­ловеком так, чтобы тот почувство­вал, что он как никто близок о. Александру. Во многом это было воспитание, но о. Александр был действительно искренне заинтере­сован в каждом человеке. С каж­дым человеком он разговаривал, как с особым, как с посланным ему Богом.

Но самый главный урок, кото­рый он преподнес мне и многим людям - это урок, который он пре­поднес своей смертью. Так полу­чилось что за год до смерти, когда о. Александр еще не знал, что он болен, он читал курс "Литургия смерти" о православных богослужениях, связанных с погребением, с отпеванием, и в ходе этого кур­са о. Александр рассказал, какой бы идеальной смертью он хотел умереть. Человек должен знать, что он умирает, должен приготовить­ся к смерти, должен понимать, что происходит очень серьезное, очень важное таинство смерти. О. Алек­сандр говорил о том, что смерть, конечно же, должна быть дома, в окружении родных, в окружении тех предметов, которые он любил. И все близкие должны осознавать, что происходит, помогать челове­ку совершить этот последний шаг. Должен присутствовать, конечно, и священник, и есть специальный ка­нон при разлучении души от тела. И смерть о. Александра так и про­изошла. Он заболел, и когда обна­ружилось, что у него рак, лечить его было уже поздно. Тем не ме­нее его лечили, он жил почти год после этого, чувствовал себя, конеч­но, очень плохо, слабел, дописывал свою книгу "Евхаристия", ходил и говорил: "Только бы мне ее допи­сать", - и за две недели до смерти пришел и сказал: "Книгу я допи­сал". В ходе этой болезни все что в нём было мирского, несвятого сгорало, и в конце жизни осталась только такая лучезарная детс­кость. Было удивительно, как этот властный человек иронизировал над собственной слабостью, как он радостно и по-детски относился к своей болезни, не жалуясь на му­чения, не показывая вида, до пос­леднего дня сохраняя свою воинс­кую осанку. Я видел о. Александ­ра за сутки до смерти, это было дома, там собрались все его близ­кие и все были сосредоточены, все молились. Он был в своей комна­те, в белом подряснике, сидел на стуле, рядом сидела его супруга и держала его за руку, а правой ру­кой он пытался перекреститься, хотя у него уже не хватало сил. Таким я его и запомнил. Потом были три дня, когда гроб с его те­лом стоял в храме, и после этих дней и этих похорон осталось даже какое-то пасхальное ощущение.
 

© Издание Воронежской Православной Духовной семинарии