|
Предлагаем вниманию читателей отрывки из книги митрополита Анастасия
(Грибановского)
«Беседы с собственным сердцем».
«Я
хотел бы верить, — говорят некоторые, — но не могу». «Нет, ты
можешь, но не хочешь», — следует ответить им. Источник этого
сокровища прежде всего в твоем собственном сердце. Выслушай
свидетельство твоей собственной совести, внимай голосу, который
исходит от твоего бессмертного духа, ищи веры, и ты обрящешь ее; Бог
сам откроет пред тобою закрытую дверь, если ты будешь настойчиво
стучаться в нее. Он знает немощь нашей природы и требует от нас
веры, по крайней мере, с «зерно горчичное».
«Если сколько-нибудь можешь веровать, — сказал Христос Спаситель
несчастному отцу бесноватого отрока у подножия Фавора, — все
возможно верующему». «Верую, Господи, помози моему неверию», — был
ответ или, лучше сказать, растворенная слезами мольба отца, и этого
было достаточно: чудо свершилось (Мк. 9, 24). Теми же словами должен
молиться каждый человек в минуты духовного искушения, ибо у всех
бывают приливы и отливы веры, как сказал один выдающийся
архипастырь-богослов. Когда вера поднимает нас на своих могучих
волнах, наш дух как бы расширяется, чувствует непоколебимую
внутреннюю устойчивость и ощущает в себе силу, действительно
способную двигать горами. Нельзя без духовного восторга читать
величественное повествование апостола о тех дивных мужах Ветхого
Завета, которые «верою побеждали Царства, творили правду, заграждали
уста львам, были крепки во бранех» (Евр. 11, 33, 34). Без веры нет
героев духа, как нет и истинного творчества. Человек «без догмата»,
которого так ярко изобразил
Г. Сенкевич, всегда производит на нас жалкое впечатление. Это
трость, ветром колеблемая, духовный паралитик, неспособный
сдвинуться с места, хотя бы он обладал гениальными способностями.
Сомневающийся подлинно «подобен морской волне, ветром поднимаемой и
развеваемой… Человек с двоящимися мыслями нетверд во всех путях
своих» (Иак. 1, 6, 8).
* * *
Два
чувства овладевают нами на грани каждого нового года: с одной
стороны, сожаление об оторвавшейся части нашей земной жизни,
возвратить которую назад мы уже не можем, с другой — живое ощущение
непрерывности времени, когда мы видим, что один год сейчас же
непосредственно смыкается с другим, и когда нас невольно поражает
величественное дыхание вечности как бытия бесконечного.
* * *
Скорбь по своей природе глубже радости: она очищает наше духовное
зрение и помогает последнему проникать в тайны бытия. Счастье,
напротив, легко делает человека надменным и легкомысленным,
способным скользить только по поверхности вещей. Потому поэт и
говорит: «Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать».
* * *
Мы
одинаково не имеем мужества сказать правду в лицо самим себе, как и
другим, и предпочитаем в обоих случаях ложь, лесть и лицемерие. Два
последних качества рождаются из первого и являются только его
разновидностью. Человек способен лицемерить пред собственной
совестью так же, как и пред лучшими своими друзьями. Толстой
говорит, что лесть часто требуется даже в дружбе, как подмазка для
колес.
* * *
Если
вы видите перед собою человека, лицо которого озарено чистой
радостью, не угашайте в нем этого светильника. Радость — эта
небесная гостья — есть праздник жизни, который слишком редко
посещает нас на земле. Дайте свободу этим живительным лучам солнца:
они очищают, просветляют души людей, теснее соединяют их между
собою. Пусть страдалец хоть на мгновение почиет от трудов своих:
завтра свет уже померкнет над его головой, и он снова проснется для
печали и слез. Монотонно долго тянутся дни скорби; мгновенно, как на
крыльях, проносятся минуты наслаждения. «Нет, это слишком хорошо,
чтобы могло продолжаться долго», — говорим мы себе в подобные
моменты, не доверяя собственному счастью. Последнее покидает нас
быстро обыкновенно потому, что мы становимся его недостойными, ибо
блаженство есть достояние только чистых и смиренных душ и сердец.
* * *
У
человека нет более драгоценного и невознаградимого капитала, чем
время, и надо быть подлинно безумным, чтобы непроизводительно
расточать его. «Убивать время» составляет такой же грех пред Богом,
даровавшим нам этот талант для лучшего употребления, как и
преступление пред нами самими, ибо потерянные дни вливаются в океан
вечности и не возвращаются к нам снова. Впрочем, не время течет мимо
нас, как мы привыкли думать, а скорее наша собственная жизнь течет и
проходит на его неподвижном фоне. Как на сцене сменяются декорации,
так и на исторической арене проходят непрерывной чередою поколения
людей и целых народов, уступая место одни другим. Чем короче срок
нашего земного странствования, тем более надо стараться искупать
каждый миг отпущенного нам времени, подражая в этом отношении
древним подвижникам, этим неусыпным труженикам, переходившим
постоянно от молитвы к чтению, от чтения к рукоделию и другого рода
трудам и почти не дававшим очам своим сна и веждам дремания. Так же
дорожили временем и другие люди высокого духовного порядка,
проводившие все свои дни и часто даже ночи в неустанных занятиях. Их
отдых состоял только в перемене работы. Так, Марк Аврелий писал свои
знаменитые «Размышления» часто на поле брани, в походной палатке.
Один известный государственный муж, не имевший почти ни одной
свободной минуты, пользовался, как он говорил, только обрезками
своего времени, чтобы писать своим друзьям. «У меня нет времени
жить, отказ от радостей жизни — тяжкий налог, который я плачу
будущему», — сказал Бальзак, проведший однажды тридцать бессонных
ночей, спеша окончить одно из своих произведений.
* * *
Мы
живем в век подделок. Они преследуют нас всюду. Пред нами постоянно
выявляют себя не только фальшивая красота, неискренние речи,
лицемерные поступки, но и поддельные авторы — это подлинное знамение
наших дней. Они не стыдятся ставить свои имена под чужими
произведениями, чтобы только стяжать себе таким образом литературное
имя.
|
