|
Из писем Николая Васильевича Гоголя
Ты жалуешься, что тебя никто не любит, но
какое нам дело, любит ли нас кто или не любит? Наше дело – любим ли
мы? Умеем ли мы любить? А платит ли нам кто за любовь любовью – это
не наше дело, за это взыщет Бог.
Только мне кажется, любовь всегда взаимна. Если только мы
постараемся делать что-нибудь угодное и приятное тому, кого любим,
ничего от него не требуя, ничего не прося в награду, то наконец
полюбит и он нас.
Над собой нужно бодрствовать ежеминутно. Надо стараться всех любить,
а не то в сердце явятся такая сухость, такая черствость, такое
озлобление, что потом хоть бы и хотел кого полюбить, но уже не
допустит к тому сухость черствая, поселившаяся в сердце и не дающая
места в нем для любви. И натура наша сделается только
раздражительной, нелюбящей.
Любить мы должны всегда, и чем более в человеке дурных сторон, тем,
может быть, еще более мы должны его любить. Потому что, если среди
множества дурных его качеств находится хотя одно хорошее, тогда за
это одно хорошее качество можно ухватиться, как за доску, и спасти
всего человека от потопления. Но это можно сделать только одной
любовью, очищенной от всего пристрастного. Ибо если подлое чувство
гнева хотя на время вознесется над этой любовью, то такая любовь уже
бессильна и ничего не сделает.
Часто мы считаем великим подвигом откровенности и доверия, когда
покажем наконец врачу ту рану, которую нужно лечить, а от каких
именно случаев произошла самая рана, какие были тесно сопряженные
обстоятельства, когда, в какое именно время началось зло – все это
считаем вовсе не нужным знать врачу, пусть лучше он сам присочинит и
дополнит своим воображением. Но оттуда и ложь, и все неуспехи наши,
что мы присочиняем и до-полняем своим воображеньем. Исследование
слишком точное нужно во всяком душевном деле. Что ни человек, то и
разная природа, что ни душа, то и разная степень ее развития, а
потому и разные струны, ее двигающие. Нет и двух человек, одаренных
одними и теми же способностями, а потому и дороги к ним не одни и те
же и почти ко всякому разные. Потому-то и повелено нам нежное
снисхождение к брату, то есть повелено снизойти прежде к его
природе, с любовью и с участием рассмотреть все, что у него болит, и
вовсе не полагаться на голос гордости нашей, говорящей нам, что мы
уже совершенно его знаем. Нет, до тех пор пока одним путем
божественной любви, а не чем-либо другим не взойдешь, как нежнейший
брат, в душу своего брата, пока не узнаешь ее, как свою собственную,
пока не почувствуешь, что находишься сам в этой душе, как бы в
родном и собственном своем теле, – до тех пор будет бессильна наша
душевная помощь или далеко не выполнит того, что должна выполнить.
Разве вся жизнь моя не стоит благодарности, разве небесные минуты
тех радостей, которые я слышу, не вызывают благодарности, разве
прекрасная жизнь тех прекрасных душ, с которыми встретилась душа
моя, не вызывает благодарности? Разве в любви, сколько-нибудь
отделившейся от чувственной любви, уже не слышится мелькнувший край
божественной одежды Христа? И сие высокое стремление, которым
стремятся прекрасные души одна к другой, влюбленные в одни свои
божественные качества, а не земные, не есть ли уже стремление ко
Христу? Только любовь, рожденная землей и привязанная к земле,
только чувственная любовь, привязанная к образам человека, к лицу, к
видимому, стоящему пред нами человеку, – та любовь толь-ко не зрит
Христа. Зато она временна, подвержена страшным несчастьям и утратам.
И да молится человек, чтобы спасли его небесные силы от сей ложной,
превратной любви! Но любовь душ – это вечная любовь. Тут нет утраты,
нет разлуки, нет несчастий, нет смерти. Прекрасный образ,
встреченный на земле, тут утверждается вечно; все, что на земле
умирает, то живет здесь вечно, то воскрешается ею, сей любовью, в
ней же, в любви, и она бесконеч-на, как бесконечно небесное
блаженство.
Истинный христианин радуется смерти близкого своему сердцу. Он,
правда, разлучается с ним, он не видит уже его, но он утешен мыслью,
что друг его уже вкушает блаженство, уже бросил все горести, уже
ничто не смущает его. И в этом-то состоит глубокое самоотвержение,
какое может только быть и какое может только внушить одна
христианская религия.
Мне кажется, христианин не станет отыскивать дружества, стараясь
деспотически подчинить своего друга своим любимым идеям и мыслям и
называя его потому только своим другом, что он разделяет его мнения
и мысли. Такое определение дружества скорее языческое, чем
христианское. Да и можно ли сравнить гордое дружество, подчиненное
законам, которые начертывает сам человек, с тем небесным братством,
которого законы давно уже начертаны на небесах. Те, которых души уже
загорелись такой любовью, сходятся сами между собой, ничего не
требуя друг от друга, никаких не произнося клятв и уверений,
чувствуя, что связь такая уже вечна и что рассориться они не могут,
потому что все простится, и трудно было бы даже им и выдумать
что-нибудь такое, чем бы один из них мог оскорбить другого. Разве мы
с вами давали какие-нибудь обещания друг другу, разве кто-нибудь из
нас требовал от другого одинакового образа мыслей, мнений и тому
подобное? Напротив, каждый из нас шел своей дорогой к тому же нашему
Небесному Виновнику нашей жизни. А встретились мы потому, что шли к
Нему. Но что тут говорить! Растет любовь сама собою и поглощает
потом все наше бытие, и любится нам уже оттого, что любится.
Итак, не будем ничего обещать друг другу, а постараемся безмолвно
исполнить все, что следует нам исполнить относительно друг друга,
руководствуясь одной любовью к Богу, принимая ее как возложенный на
нас закон. Ответа и наград будем ожидать от Бога, а не от себя, так
что, если бы кто-нибудь из нас был неблагодарен, мы не должны даже и
замечать этого. Бог не бывает неблагодарен! На таких положениях
заключенная любовь или дружба неизменна, вечна и не подвержена
колебаниям. А если мы заключим нашу дружбу вследствие каких-либо
побуждений наших собственных, хотя бы очень чистых, да вздумаем
начертывать друг для друга закон ее действий относительно нас или же
требовать какого-либо возмездия за нашу дружбу, то узы такие будут
гнилые нитки. Враг завтра же посмеется над такой дружбой и напустит
такого тумана в глаза, что не только другого, но даже и самого себя
не разберешь.
Кто любит кого во Христе, тот не скучает и разлукой, да и вряд ли
есть для того человека слово «разлука»: во Христе все вместе, все
живы, все неразлучны. Стало быть, нам нужно стремиться к Нему, если
хотим стремиться друг к другу.
Н. ГОГОЛЬ
|
