|
Все было седое: колокольня, иконы, ризы и батюшка с диаконом.
Недавно стал седеть и псаломщик. Церковь стояла на окраине большого
портового города.
Из-за густых деревьев, осенивших церковный двор, города не слышно
было и не видно. На дворе росла густая некошеная трава – здесь она
казалась тише и святее, чем в городских садах. Церковь и тихие
служители ее обладали даром вносить в жизнь загородного прихода
душевное упокоение и неизъяснимый уют. Про настоятеля церкви отца
Захария – высокого и светлоликого – говорили, что он святой жизни
человек и молитва его доходна до Бога. Диакон Иероним – коренастый,
пышноволосый, окающий по-новгородски, – тайную милостыню творил.
Псаломщик Влас Никанорович – худощавый, с бакенбардами и усами, как
у Александра Второго, – любил выпить, но никто не осуждал его за
слабость, так как был душевным человеком и хорошо читал
шестопсалмие. Все они были вдовыми. Жили тихо – как трава растет.
Газет не читали и к мирской жизни не прислушивались. Были простыми,
созерцательными и по-святому восторженными.
Так бы и прожили они в спокойных своих горенках, если бы не одно
прискорбное обстоятельство, от которого батюшка с диаконом ушли в
молчание, а псаломщик запил «мертвую».
Дело было так. Говорит как-то отец Захарий диакону:
– Отче Иерониме! Ты ничего не знаешь?
– В чем дело, отец протоиерей?
– Ожидает нас небывалое в жизни прихода нашего пресветлое торжество!
– Архиерейская служба?
– Не то, диакон. Грядущее торжество сие – иного чина. Через месяц
старосте нашему Павлу Ефремычу исполняется десятилетие служения его
приходу!
Диакон вытаращил глаза и неизвестно отчего перекрестился.
– Ска-а-жите на милость, – прогудел он, – выражаясь гражданским
штилем, юбилей, значит? Выходит, по правилу, ознаменовать надо сие
событие!
– Истина во устех твоих, отче диаконе! Обязательно ознаменовать! Но
как?
– Просить владыку-митрополита представить Павла Ефремыча к ордену, –
предложил диакон, – молебен отслужить, слово сказать приличествующее
сему случаю, большую проскомидную просфору преподнести и многолетие
закатить по-малинински!
– Верно слово твое, но не маловато ли это? Все же десятилетие! Надо
бы еще такое, отчего на всю жизнь взыграла бы душа Павла Ефремыча!
– Ну, а что же еще?
– Знаешь, отче диаконе? – просиял батюшка от какой-то мысли, –
поднесем ему икону святого и всехвального апостола Павла. Дар этот
будет ду-шевный и на всю жизнь памятный. Орден-то он спрячет и
забудет, а икона-то висеть будет на почетном месте… Лампадка перед
ней… Взглянет Павел Ефремыч на Божий огонек и скажет: «Ай да молодцы
причт и прихожане Покровской церкви! Ишь, каким благим даром
ублажили меня, грешного!». Нет лучше иконы, диакон!
На этом и порешили.
На другой день, с утра пораньше, пошли они по приходу с подписным
листом: «Пожертвуйте, православные, от щедрот своих на поднесение
иконы старосте нашему».
Несказанно были удивлены они, когда в первом же антикварном магазине
нашли икону апостола Павла, письма тонкого и величавого. Как живой
стоял перед ними исповедник Христов, окаймленный резным ореховым
киотом, – работы тоже тонкой и вдохновенной.
Выходя из магазина, диакон восхищался:
– Вот это дар, всем дарам будет дар!
Псаломщик, увидев икону, всплеснул руками и замер.
– Воистину Сам Господь водил рукой иконописца! – сказал он.
Наступил день чествования старосты. После многолетия, волнуясь и
запинаясь, обратился батюшка к старосте с приветственным словом.
Зарумянившись от смущения и тайной гордости (вот-де какой дивный
дар), поднесли старосте икону. Тот небрежно принял и сразу же
передал ее церковному сторожу: «Отнеси ко мне на квартиру!».
Вечером диакон и псаломщик пили чай у отца Захария.
– Ну, слава Тебе, Господи, – говорил батюшка, попивая чай с
блюдечка, – торжество у нас было незабываемое!
– А вы обратили внимание, отец протоиерей, – спросил диакон, – как
тронут был Павел Ефремыч? Он до того переконфузился, что даже икону
не поцеловал и прихожан не поблагодарил… Вот как мы его проняли!
– Хороший дар сделали, Божеский! – кивал головой псаломщик. –
Ред-чайшее художественное творение!
Во время чаепития пришел к батюшке посланец от Павла Ефремыча с
большим пакетом в руках.
– Не подарок ли нам в благодарность? – шепнул диакон псаломщику.
Посланец подал батюшке письмо.
Батюшка улыбнулся.
– Наверное, благодарственное? – сказал он. – Ах, бесстыдник Павел
Ефремыч! Ну, к чему это? Разве важно сие?
Отец Захарий пробежал глазами письмо и смутился. Лицо его стало
красным и потным.
– Братия моя! – прошептал он. – Что же это такое? Послушайте, о чем
пишет-то Павел Ефремыч!
«Премного благодарен за ваш душевный дар, который есть икона. Но
ввиду того, что в квартире нашей модный стиль, который прозывается
модерн, красного дерева, мы, по размышлении с супругой моей, не
можем эту икону повесить в комнатах, так как означенная икона к
мебели не подходит. Ибо она, мебель, красного дерева, а киот иконы
ореховый, а поэтому жертвую пожертвованную вами икону в храм на
предмет возжжения перед нею неугасимой лампады за мое и супруги моей
здравие».
Старый причтовый дом загрустил. Понял отец Захарий, что жизнь стала
не та и люди не те, и все, что было хорошего в прошлом, не имеет
цены в настоящем. Все чаще и чаще стал задумываться отец Захарий.
Раньше, бывало, улыбался, а теперь нет. Вечерним часом сядут с
диаконом на ступеньку крыльца и оба о чем-то думают. Покачает
головой отец Захарий и скажет:
– Да… да… стиль модерн… Вот оно дело-то какое… Модерн!..
В. НИКИФОРОВ-ВОЛГИН
|
