|
Дважды произносят герои рассказа слова: «Ну и молодежь пошла»,
а какой разный смысл в них вложен.
Память Божией угодницы – святой блаженной Ксении
Петербургской празднуется не так уж и часто. Скорее, даже редко.
В начале февраля, когда Церковь, собственно, и чтит ее память, в
наших краях обычно морозы. Бывает, идешь в храм рано утром, а небо
настолько звездное, будто звездам пригрезился август и они высыпали свой
«млечный путь» прямо над нашим селом. Трубы русских печек, высоко
торчащие над железными крышами, словно стараются закоптить февральскую
достопримечательность и одна активнее другой выпускают в звездное небо
столбы угольного дыма. Холод пронизывает, и хруст снега под каблуками
слышен в морозном воздухе далеко-далеко, кажется, что до самых звезд.
Обычно бывает именно так, но в это февральское утро необычно все, даже
погода. Раскисший снег, лужи. Ночью шел дождь, и теперь кругом стоит
вода. Снежно-грязевая слякоть громко чавкает под размокшими ботинками,
оглашая окрестность неприятными «мокрыми» звуками. В тумане утонуло все.
Не видно ни высоких коптящих труб, ни креста над колокольней, ни самой
колокольни. Ничего. Иду в храм, а сам думаю, что людей на литургии будет
нынче совсем немного, в общем, как всегда. Будет Семеныч, еще пяток
завсегдатаев, да Димитрий, появившийся в нашем селе совсем недавно, с
полгода назад. Этим постоянным прихожанам идти в храм ничто не мешает,
ни дождь, ни мороз, ни огородный сезон, которым обычно нерадивые
христиане прикрывают свою неохоту до богослужений. Эти достойные люди
все успевают в жизни: и врагов любить, и Царство Небесное зарабатывать,
и храму помогать. Свои огороды тоже не обделяют вниманием, в укор
лодырям. Прочие же – да вот и они, легки на помине:
– А-а! Убивают! Помогите! Люди! – это вопит Петровна, знатная, степенная
и уважаемая многими местная обывательница. Затем – звон разбитого
стекла, и Петровна захлюпала по лужам ногами вокруг собственного дома.
– А-а! Алкаш! А-а! Гад! А-а! Убивают, люди! – взывает бедная старушка.
Но люди дремлют. Погода не располагает к тому, чтобы вылезти из-под
теплого одеяла и броситься кому-то на помощь.
– Бунт на корабле-е-е! Полундра! – вслед за несчастной Петровной,
размахивая мокрым валенком, выскочил зять, вспомнивший после второй
бутылки, уже под утро, свою флотскую службу. После пьяных ночей с ним
частенько случаются приступы армейских воспоминаний. Поначалу сухопутных
соседей чуточку настораживали незнакомые выражения пьяного зятя, вроде
«свистать всех на верх» или «трави по-малу», но спустя несколько месяцев
с его появления в доме Петровны люди попривыкли к полуночным «морским
боям». Иногда только Петровна жаловалась на своего нового родственника
соседкам по скамейке, а те в унисон с ней вздыхали, качали головами и,
сплевывая шелуху семечек, добавляли: «Ну и молодежь пошла». «Ну и
молодежь!» – повторяла Петровна. Затем собеседницы переводили разговор
еще на чьих-нибудь родственников, но снова и снова чей-либо рассказ
заканчивался мощным хоровым вздыханием: «Ну и молодежь пошла!..»
Но молодежь не пошла. Она резво побежала в пьяном угаре за любимой
тещей, продолжая пугать ее непонятными корабельными словечками. Дальше
все будет развиваться по обычному сценарию. «Морской волк» закроет
незадачливую старушку в сарае, попугает ее немного, как всегда, а та
будет смиренно сидеть, беззлобно матеря молодежь, покуда обидчик не
уснет. Тогда запуганная до смерти морячка выйдет из своего укрытия,
из-за комода и, опасливо озираясь по сторонам, выпустит замерзшую маму
из заточения.
В сельских храмах, даже в полуразрушенных, особый, отличный от
городского уют. Кажется, та же литургия, тот же хор, те же ладан, свечи,
но все по-другому, по-домашнему, что ли. В таком домашнем уюте время
Божественной службы пролетает быстро. Причастников нет, и скоро скромные
сельские певчие заканчивают службу многолетием православному
священноначалию. После этого – проповедь. Сегодня день памяти святой
блаженной Ксении, и рассказ будет о ней, о ее жизни и подвиге.
Православные часто сравнивают священника с колоколом, у которого язык
подвешен либо хорошо, либо плохо, либо вообще никак. Колокол возвещает
радостную истину, благовестит – и священник должен подвесить свой язык
понадежнее, чтобы и его благовест разносился далеко за пределы
вверенного ему прихода.
И меня, и нескольких постоянных прихожан в который раз поражает рассказ
о подвиге блаженной Ксении. Конечно, где теперь встретишь такую
супружескую любовь, как у нее. Она любила Бога, хотела спастись сама и
желала спасения всем окружающим ее. Спасение – смысл жизни. Не успел
заслужить своей христианской жизнью спасение – горе тебе, бессмысленно,
впустую прошла твоя жизнь. Муж оставил Ксению вдовой, когда той было
всего двадцать шесть лет. Но не загубленная молодость беспокоила
блаженную, а загробная участь супруга, ведь он умер без покаяния, без
причастия и недостаточно, должно быть, потрудился для спасения души. Тут
молодая вдова и пришла на помощь покойному мужу, решила исполнить
невыполненные им Божии заповеди. Надела его мундир, перестала отзываться
на свое имя и просила звать себя именем мужа – Андреем Федоровичем.
Немало благих дел сотворила она от его имени: и на строительстве храма
работала, и, отказавшись от своего имения, нищенствовала, помогая людям,
и много, много другого. А все будто не она, а муж ее делал. Тем и
заработала блаженная рай своему любимому мужу, да и себе. Настоящая
христианская любовь, великая и спасительная.
После проповеди и поучения миряне подходят к кресту. Как я и думал,
людей сегодня немного, человек десять. Среди них постоянный с некоторых
пор прихожанин Димитрий. Он недавно появился в нашем селе и тут же стал
ходить в храм. Молодой парень в церкви в наши дни – вдохновляет. Его
сразу все полюбили. Кроткий, смиренный, трудолюбивый, часто причащался.
С ним сразу же подружился Алексей Семенович и стал привлекать его то к
благодатной разгрузке церковного кирпича, то к земляным, то к малярным
послушаниям. Димитрий с радостью шел на любую благословленную работу и
при этом еще успевал трудиться в совхозе, содержать немолодых,
безработных родителей, живущих в соседнем районе. Он снимал дом в нашем
селе, будучи беженцем из свободного Казахстана. Но вскоре родителям
подвернулась хорошая работа для Димы, и они позвали его к себе. Когда мы
узнали о том, что Димитрий скоро уедет от нас, всем стало тоскливо. За
полгода к нему, к его христианской доброте и готовности на молитвенные и
трудовые свершения привыкли и я, и Алексей Семенович, и все, кто посещал
наш храм. Димитрий поцеловал крест, заказал молебен о благополучном
переезде святителю Николаю и блаженной Ксении. Спустя несколько дней он
пришел в храм попрощаться со мной и с Семенычем. Семеныч всплакнул.
Понятное дело. Несмотря на огромную разницу в возрасте, они были
настоящими братьями во Христе, братьями по духу, здоровому, твердому
христианскому духу. Заверив, что напишет, как только обживется на новом
месте, Димитрий удалился грузить мебель.
Прошло больше двух недель. Февраль вновь напомнил о том, что месяц он, в
общем-то, зимний. Похолодало, завьюжило. Возвращаясь домой после службы,
повстречал озябшую почтальоншу. Похожая на снежную бабу со свекольными
щеками, она протянула мне конверт без обратного адреса и пошла дальше со
своей сумкой. А я (в который уж раз), проводив взглядом окоченевшую в
сарае Петровну, вызволенную дочкой на свободу, и посочувствовав ей,
двинулся домой, к теплой печке, размышляя о том, кто бы мог мне
написать. Письмо – оно было от Димитрия – поразило своей краткостью, но
больше содержанием: «Батюшка, – прочитал я, – пишет Вам Димитрий.
Простите меня, я вас всех обманывал. Зовут меня Сергей, просто я взял на
время имя моего лучшего друга, который погиб. Это длинная история. Я его
очень любил. Поминайте за упокой Димитрия. А за здравие меня – Сергея.
Здесь у нас тоже есть храм. Теперь я хожу туда со своим именем.
Простите. До свидания».
На другой день я показал письмо Семенычу и тот, прочтя, по-стариковски
тяжело завздыхал, покачивая головой: «Ну и молодежь пошла! Ну и
молодежь».
|
