Служения

 УЧЕНИЕ АФАНАСИЯ ВЕЛИКОГО О ЕДИНОСУЩИИ СЫНА БОЖИЯ С БОГОМ ОТЦОМ

ВЗГЛЯД АРИАН НА ОТНОШЕНИЕ СЫНА БОЖИЯ С БОГОМ ОТЦОМ

Основанная Христом Святая Церковь за всю историю своего существования постоянно подвергалась различного рода гонениям и притеснениям. Однако от этих внешних бедствий не было такого зла, какое причинили ей ереси. Они начали возникать еще во времена апостольские. С особой силой еретики обрушились на чистоту православного церковного учения после прекращения гонений на христиан.
Одной из самых опасных была арианская ересь. Чтобы убедиться в справедливости такой ее оценки, необходимо рассмотреть взгляд ариан на отношение Сына Божия к Богу Отцу. Несмотря на то, что «Спаситель так многочастно и многообразно открыл Свое Божество и всем благовествовал об Отце», ариане, пишет святой Афанасий Великий, «тем не менее как бы стараясь “идти против” рожна (Деян. 9, 5), суесловя противоречили», поступая так, как сказано в Божественной притче: «“Прихоти ищет своенравный, восстает против всего умного” (Притч. 18, 1)» (I, 312). Они не признавали, что Сын Божий вечен. Этот вывод Арий сделал на том основании, что если Сын рожден, то Отец существовал прежде Него. Поэтому Сын имеет начало, и было время, когда Он не существовал. Отсюда следует, что Бог — не от вечности Отец Сына, а потому и Сын не от вечности.
Впоследствии ариане дошли в своих рассуждениях до того, что стали утверждать, будто Сын Божий сотворен из несуществующего и «не имел бытия, пока не рожден, (и) не хотели признавать бытие Сына даже до рождения по плоти» (I, 314).
Александрийский пресвитер Арий соблазнился, по слову апостола Павла, философией, рассуждая по понятиям Аристотелевой логики, а не по Христу. Признать Сына «частью единосущного» (слова Ария) для Ария значило считать «Отца сложным, и разделяемым, и изменяемым». Языческая мысль греческих философов могла идти навстречу христианской, о чем говорит святой мученик Иустин Философ в своей первой апологии, но до известного предела: она могла признать Христа Сыном Божиим по усыновлению, но не могла назвать Его единосущным Сущему. Таким образом, ересь Ария — типично эллинское философствование.
Сын, говорили ариане, не принадлежит, собственно, Божественной Отчей сущности, потому что тварь и произведение. Он изменяем и даже не знает Своей сущности. «Отец — тайна для Сына, и Сын не может ни видеть Отца, ни знать Его совершенно и в точности, потому что, имея начало бытия, не может познавать Безначального, даже что познает и видит, то знает и видит соответственно Собственной Своей мере, как и мы познаем и видим по мере собственных своих сил» (I, 418 — 419).
«Бог не всегда был Отцом; не всегда был Сын; но как все существа — из несущего, так и Сын Божий — из несущего, и как все существа суть твари, так и Он — тварь и произведение. Как все существа не были прежде, но пришли в бытие, так было некогда, что и Само Божие Слово не было; и Оно не было, пока не рождено; имеет же начало бытия. Ибо тогда пришло и бытие, когда угодно стало Богу создать Его; потому что и Оно — в числе дел Божиих. И хотя Оно изменяемо по естеству, но, по собственной свободе, сколько хочет, пребывает совершенным. А если бы пожелало, то может и Оно измениться, как и все прочее. Посему-то Бог по предуведению, — что будет Оно совершенным, предварительно даровал Ему ту славу, какую бы впоследствии стало иметь за добродетель; почему, за дела Свои, которые предуведал Бог, и стало Оно ныне таковым» (I, 417).
Не только слава, утверждали далее ариане, но и благодать имени (Сын Божий. — И.С.) дарована Ему также при создании за добродетель и совершенство, которое Бог в Нем предвидел (I, 319,323).
«Бог не нас создал для Него, но Его для нас: потому что, как утверждают, один был Бог и не было с Ним Слова; а потом, восхотев нас создать, сотворил уже и Его, и, как скоро пришел Он в бытие, наименовал Его Словом, и Сыном, и Премудростью, чтобы через Него и нас создать. И как все не существовавшее прежде состоялось Божиею волею; так и Он, не имея прежде бытия, волею Божиею приведен в бытие, потому что Слово не есть собственное по естеству рождение Отца, но и само произошло по благодати. Сущий Бог сотворил несущего Сына тем же изволением, которым и все сотворил, произвел, создал, восхотел, чтобы пришло в бытие»
(I, 418).
Говоря же, что Сын Божий изменяем, ариане строили свои рассуждения на следующих текстах Священного Писания: «Посему и Бог превознес Его и дал Ему имя выше всякого имени, дабы пред именем Иисуса преклонилось всякое колено небесных, земных и преисподних» (Флп. 2, 9, 10) и «посему помазал Тебя, Боже, Бог Твой елеем радости более соучастников Твоих» (Пс. 44, 8). Потом прибавляют, что «если сего ради вознесен и приял благодать, сего ради помазан, то получил награду за Свое произволение. А если действовал по произволению, то, без сомнения, изменяем по естеству» (II, 212 — 213).
Отец неизречен и невидим для Сына, говорили ариане, так неужели «может Сын вечно сопребывать со Отцом? Ибо у людей сыны их появляются со временем. Отцу уже тридцать лет, а сын только еще рожден. И вообще, всякий сын человеческий не был, пока не рожден» (II, 308).
Они «явно нечестиво мыслят в учении о Самом Отце, — рассуждает святой Афанасий Великий, — потому что, слыша в Писаниях свидетельство о Божестве Его в Сыне, как в образе, хулят Его Божество и говорят, что Сын — тварь, и, как грязь в мешке, носят с собой, и, как змея яд, мечут всюду такую о Нем речь: “Его не было”» (II, 321).
Указывая на те места Священного Писания, где Сын Божий называется Перворожденным всей твари, или, в частности, на текст из Притчей Соломона «Господь имел меня началом пути Своего» (Притч. 8,22), ариане заявляли, что Сын — «тварь, но не как одна из тварей; произведение, но не как одно из произведений; рождение, но не как одно из рождений» (II, 284).
«Как может быть от Отца, — рассуждали ариане, — по естеству и уподобляться Ему по сущности Сын, Который говорит: “дана Ми всякая власть” (Мф. 28,18); и: “Отец и не судит никого, но весь суд отдал Сыну” (Ин. 5, 22); и “Отец любит Сына и все дал в руку Его. Верующий в Сына имеет жизнь вечную” (Ин. 3, 35 — 36); и еще: “Все предано Мне Отцем Моим... и Отца не знает никто, кроме Сына, и кому Сын хочет открыть” (Мф. 11, 27 — 28); и еще: “все, что дает Мне Отец, ко Мне придет” (Ин. 6, 37)? Потом еретики присовокупляют: “Если бы Он был, как утверждаете, Сыном по естеству, то не имел бы нужды приимать, но, как Сын, имел бы сие по естеству. Или, как может быть по естеству истинною Силою Отчею, Кто во время страданий говорит: “Душа Моя теперь возмутилась; и что Мне сказать? Отче! избавь Мя от часа сего! Но на сей час Я и пришел. Отче! прославь имя Твое. Тогда пришел с неба глас: и прославил, и еще прославлю” (Ин. 12, 27 — 28)? Подобное также сему сказал Он: “Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия” (Мф. 26, 39). “Сказав это, Иисус возмутился духом, и засвидетельствовал, и сказал: истинно истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня” (Ин. 13, 21). И при сем говорят зломудренные: “если бы Он был силою, то не страшился бы, но и другим подавал бы силу”» (II, 417 — 418).
Слыша все это, святой Афанасий Великий не мог не возразить им: «О невежды и поврежденные в уме! — говорит он, — в Писаниях назван Он и рабом, и сыном рабыни, и агнцем, и овчатей. Сказано о Нем, что утомлялся, жаждал, был биен и пострадал. Но таковые выражения в Писаниях имеют близ себя и предлог, и основательную причину, именно же — в том, что стал Он Человеком и Сыном Человеческим, приняв на Себя образ раба, то есть плоть человеческую. Ибо Иоанн говорит: “Слово стало плотию”. Если же стал человеком, то не должно иным соблазняться подобными выражениями, потому что человеку свойственно быть созданным, прийти в бытие, образоваться, утомляться, страдать, умереть, быть воскрешенным из мертвых» (I, 425).
«Посему, если Он — не Сын, но произведен из ничего, то пусть сперва докажут сие, и потом, представляя Его себе тварью, вопиют: было некогда, когда Его не было, потому что твари, не имев прежде бытия, приведены в бытие. Если же Он — Сын (ибо это глаголет Отец, о сем взывают Писания); Сын же не иное что есть, как рождаемое от Отца, и рождаемое от Отца есть Его Слово, Премудрость и Сияние: что должно сказать? Не то ли, что утверждающие: было некогда, когда не было Сына, подобно каким-то разбойникам, похищают у Бога Слово, и прямо против Него говорят, что был Он некогда без Собственного Своего Слова и без Премудрости, что был некогда свет без луча, был источник безводный и сухой» (II, 179).
В своих спорах и измышлениях ариане зашли так далеко, что потеряли всякую логичность в рассуждениях и часто противоречили сами себе, преследуя лишь одну мысль — как бы утвердить свое понимание как единое истинное. Так, они говорили: «Если Сын есть рождение и образ Отца и во всем Отцу подобен, то, без сомнения, Сын как рождается, так и Сам должен рождать и соделаться Отцом сыну; а также и рожденный Сыном сам должен рождать, и так далее, до бесконечности. Ибо этим только показывается подобие рожденного родшему» (II, 190). В другом же месте они рассуждают следующим образом: «Если не было, когда Он не был, но Сын вечен и пребывает со Отцом, то этим утверждаете, что Он уже не Сын, а брат Отцу». «О неразумные и упорные!» (II, 178), — восклицает Святитель.
Святой Афанасий Великий говорит, что если бы ариане «руководство и церковное признавали за якорь веры, то не подверглись бы крушению в вере и не дошли бы до такого бесстыдства, чтобы противиться желающим восставить их от падения, и лучше сказать, почитать врагами увещевающих к благочестию. Но, как видно, еретик имеет подлинно лукавое и во всем развращенное нечестием сердце. Ибо вот во всем обличаемые, и, как оказывается, лишенные всякого смысла, они не стыдятся, но как описываемая в эллинских баснях гидра, когда умерщвляли у нее прежних змей, порождала новых и упорно противилась умерщвляющему, противопоставляя вновь порождаемых змей: так и сии богоборцы и богоненавистные, подобно гидрам в душе смертельно поражаемые во всем, что выставляют в свою защиту, изобретают себе новые иудейские и буии вопросы, и, как бы враждуя против истины, вымышляют новое, чтобы только во всем показать себя христоборцами. Ибо после столь многих обличений, при которых и сам отец их — диавол обратился бы вспять, они снова ропщут, вымышляя в ухищренном сердце своем, и одним шепчут, другим, как комары, жужжат, говоря: “Положим, что так толкуете вы это, и преодолеваете умозаключениями и доводами; но должно сказать, что по хотению и изволению произошел Сын от Отца”» (II, 462 — 463).
Это утверждение было подхвачено и всячески защищалось арианским апологетом философом Астерием. В частности, он говорил: «Если недостойно Создателя производить по изволению, то пусть во всем также отъята будет у Него воля, чтобы неприкосновенным сохранилось у Него достоинство. Если же прилично Богу хотеть, то пусть и в рассуждении первого рождения принадлежит Ему совершеннейшее. Ибо невозможно, чтобы одному и тому же Богу и приписываема была воля в рассуждении производимого, и приличествовало не хотеть». «Сложив в словах своих величайшее, какое только возможно, злочестие, а именно, что произведение и рождение есть одно и то же, и что Сын есть одно из всех сущих рождений, — писал святой Афанасий Великий, — лжеумствователь заключил тем, что о произведениях следует говорить: они по хотению и изволению» (II, 465 — 466).
«Не нечестиво ли же свойственное существам созданным относить к Создателю? — возражает арианам Святитель. — Не богохульно ли говорить, что во Отце есть хотение прежде Слова? Если хотение во Отце предшествует, то не истину говорит Сын: “Я в Отце” (Ин. 14, 10). Или если и Он во Отце, но будет считаться вторым, то неприлично было Ему сказать о Себе: Аз во Отце, когда прежде Него было хотение, которым, по словам вашим, вся быша, и состоялся Сам Сын. Ибо хотя отличается Он славой, однако же тем не менее есть один из получивших бытие по хотению. Но в таком случае, как сказали мы прежде, почему Он — Господь, а прочие рабы? А Он есть Господь всех, потому что в единении с господством Отца; и тварь, без сомнения, есть раба, потому что она вне единства со Отцом, и, некогда не существовав, пришла в бытие» (II, 472).
«Слово состоит вне получивших бытие по хотению, лучше же сказать, Само Оно есть Тот живой Отчий совет, Которым вся быша, Которым и святой Давид, благодаря, сказал в семьдесят втором псалме: “Ты держишь меня за правую руку; Ты руководишь меня советом Твоим” (Пс. 72, 23 — 24). Как же Слово, будучи советом и волей Отца, может и Само, подобно каждой твари, прийти в бытие по воле и хотению?» (II, 471) — говорит святой Афанасий. О тайне Боговоплощения Арий и его последователи учили, что «одна плоть служила к прикровению Божества, а вместо внутреннего нашего человека, то есть души, было во плоти Слово» (III, 389). На этом основании ариане применяли выражения Священного Писания, которые относились к человечеству Спасителя, к Его предсуществовавшей природе, а поэтому эту природу они считали ниже природы Бога Отца. Крестные страдания и преславное воскресение были присущи, по их мнению, лишь бесстрастному Божеству Христа.
«Странная подлинно ересь, не имеющая в себе ничего правдоподобного, и Сущего представляющая несущим и вместо благохвалений изрыгающая одну хулу!» — восклицает, горя справедливым гневом на ариан, святой Афанасий. И действительно, как было не возмущаться, когда ариане богохульствовали, говоря: «Христос — не истинный Бог, но Он обожен по причастию... Христос — не истинное и единственное Отчее Слово, но по имени только нарицается Словом и Премудростью, и по благодати сказуется Сыном и Силой. Он не неизменяем, как Отец, но изменяем по естеству, как и твари, не имеет достаточной приемлемости для совершенного ведения Отца» (II, 170). «Никто да не осмеливается думать о Божестве Сына, будто бы Он, как дерзают говорить злочестивейшие ариане, — замечает далее Святитель, — от Бога так же, как и мы; или, от Бога по явлению только плоти, по тому зраку раба, то есть первозданного Адама, какой приял на Себя во образе Божием сущий Бог» (III, 363).
«Как все существа по сущности — далеки от Отца и чужды Ему, так и Христос — по всему далек от сущности Отчей и чужд оной, состоит же в свойстве с существами, получившими бытие, и с тварями, и есть один из числа их, потому что Он — тварь, произведение, дело... Христос не есть собственная и истинная сила Божия, но как гусеница и мшица называются силой (Иоил. 2, 25), так и Он именуется силой Отчей» (I, 418).
«Весьма великими кажутся мне бесстыдства и хула христоборцев, — говорит святой Афанасий Великий, — слыша: “Аз и Отец едино есьма”, — усиливаются перетолковать смысл и расторгнуть единство Отца и Сына: а слыша, что плакал, проливал пот, страдал, не обращают внимания на тело, но причисляют за это к твари Того, Кем тварь получила бытие... Если Он плакал и возмущался, то и плакало и возмущалось не Слово, как Слово, но это свойственно было плоти. Если и молился: “Да мимо идет чаша”, то не Божество страшилось, но и эта немощь свойственна была человечеству» (II, 458 — 459).
«Да умолкнет всякий еретик, — продолжает Святитель, — и да устрашится говорить, будто бы имел боязнь Господь, от Кого бежит смерть как змий, пред Кем трепещут демоны, Кого страшится море, для Кого разверзаются небеса, и все силы колеблются. Ибо вот, когда говорит Он: вскую Мя еси оставил, Отец показывает, что, как всегда, так и в это время был Он в Нем, потому что земля, зная вещающего Владыку, немедленно потряслась, завеса раздралась, солнце сокрылось, камни расселись, гробы, как сказано выше, отверзлись, и бывшие в них мертвецы восстали, и, что всего удивительнее, предстоящие, которые прежде отреклись от Него, когда увидели это, исповедуют, что “воистину Он был Сын Божий” (Мф. 27, 54)» (II, 459 — 460).
В единосущии Сына Божия с Богом Отцом ариане, как это ни странно, видели многобожие. «Вот Бог, — рассуждали они, — называется единым, единственным и первым. Как же говорите вы, что Сын есть Бог? Если бы и Сын был Бог, то не сказал бы Сам Бог: “Я единственный или Бог есть Един”» (II, 389). Ибо «раздельны по естеству, разобщены, различны, чужды и непричастны одна другой сущности Отца, Сына и Святого Духа и до бесконечности во всем не сходны между собой по сущностям и по славам, по крайней мере Слово. Что касается до подобия сущности и славы, совершенно чуждо Тому и Другому, и Отцу, и Духу Святому ... Сын существует отдельно Сам по Себе и совершенно не причастен Отцу» (II, 165 — 166).
«Как может Сын быть подобен Отцу, или быть от Отчей сущности, когда написано: “Как Отец имеет жизнь в Самом Себе, так и Сыну дал иметь жизнь в Самом Себе” (Ин. 5, 26). Говорят: у дающего есть превосходство пред приемлющим; написано также: “что ты называешь Меня благим? Никто не благ, как только один Бог” (Мк. 10,18); и еще: “Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?” (Мф.27,46) и также: “О дне же том, или часе, никто не знает, ни Ангелы небесные, ни Сын, но только Отец” (Мк. 13, 32); и еще: “Которого Отец освятил и послал в мир” (Ин. 10, 36); и еще: “Богом Отцем, воскресившим Его из мертвых” (Гал.1,1). Как же, говорят, Воскрешенный из мертвых может быть подобен Воскресившему Его или единосущен с Ним?» (III, 286).
«Как может вмещаться и Сын во Отце и Отец в Сыне? Или вообще, как может Отец, Который больше, вмещаться в Сыне, Который меньше! Или, что удивительного, если Сын во Отце, когда и о нас написано: “Им живем и движемся и существуем” (Деян. 17, 28)» (II, 380).
По этому вопросу ариане говорили также: «Не в том смысле Сын и Отец суть едино и подобно Один Другому, в каком проповедует это Церковь, но в каком нам это угодно» (II, 393). И они продолжали проповедовать по вопросу о единосущии, как им было угодно. Тексты Священного Писания, в которых Спаситель Сам говорил о Своем единстве с Богом Отцом, были истолкованы ими или в смысле простого сходства, или в смысле присутствия в Нем Божества, как и в прочих людях. «В таком же смысле Сын и Отец суть едино, Отец в Сыне, и Сын в Отце, в каком и мы можем быть в Нем. Это написано в Евангелии от Иоанна, сего Христос желал и для нас, говоря: “Отче Святый! соблюди их во имя Твое, тех, которых Ты Мне дал, чтобы они были едино, как и Мы” (Ин. 17, 11); и еще через несколько слов: “Не о них же только молю, но и о верующих в Меня по слову их, да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино, — да уверует мир, что Ты послал Меня. И славу, которую Ты дал Мне, Я дал им: да будут едино, как Мы едино. Я в них, и Ты во Мне; да будут совершены воедино, и да познает мир, что Ты послал Меня” (Ин. 17, 20 — 23)». «Потом сии хитрецы, — пишет Святитель, — как бы нашедши предлог, присовокупляют это: “Если как мы во Отце бываем едино, так Он и Отец едино суть, так и Он есть во Отце”, то почему же, по сказанному Им: “Я и Отец — одно”, и: “Я в Отце и Отец во Мне”, называют Его собственно принадлежащим и подобным Отчей сущности? Необходимо или и нам быть собственно принадлежащими Отчей сущности, или и Ему быть чуждым, как чужды мы.
Так нерассудительно суесловят еретики. А я не вижу в таком их злоумии ничего иного, — говорит Святитель, — кроме неразумной дерзости и диавольского высокоумия, потому что и они, подобно диаволу, говорят: на небо взыдем, будем подобны Вышнему. Что раздается людям по благодати, то хотят они сравнять с Божеством Дарующего. Слыша, что люди называются сынами, возомнили, что и сами они равны истинному по естеству Сыну. И теперь опять слыша от Спасителя: “да будут едино, как Мы едино”, — сами себя вводят в обман, дерзко мечтают, что и они будут в Боге, как Сын во Отце, и Отец в Сыне, не примечая того, что от такого самомнения пал отец их диавол» (II, 404 — 405).
Ариане учили, что все сотворено Богом через Слово, Которое при этом было лишь орудием. Самому же Богу, по их мнению, невозможно было войти в соприкосновение с конечным миром.
«Сын имеет преимущество перед всеми иными, и Единородным называется потому, что Он один получил бытие от единого Бога; все же прочее сотворено Богом через Сына». «Кто же вложил в вас, — спрашивает ариан святой Афанасий, — эту юродивую и новую мысль — говорить, что одного Сына непосредственно произвел один Отец, все же прочее получило бытие через Сына, как через помощника? Если Богу во избежание утомления достаточно было произвести непосредственно одного Сына и не производить уже иного, то нечестиво так рассуждать о Боге, особенно слыша, что говорит Исаия: “вечный Господь Бог, сотворивший концы земли, не утомляется и не изнемогает ... разум Его неисследим”. Скорее же, Он “дает утомленному силу, и изнемогшему дарует крепость” (Ис. 40, 28 — 29). Если же то, что сотворено после Сына, как низкое, не удостоил Бог того, чтобы Самому произвести это непосредственно, то и эта мысль — нечестива» (I, 319 — 320).
Далее Святитель возражает на утверждения ариан следующим образом: «Если руку Божию невозможно было понести на себе сотворенному, по вашему же мнению, Сын есть единый из сотворенных, как и Он мог быть сотворен единым Богом? И если для того, чтобы пришло в бытие сотворенное, была потребность в посреднике, по вашему же мнению, Сын сотворен, то и прежде Него должен быть некто посредствующий к тому, чтобы Сын был создан. А поскольку и этот посредник есть опять тварь, то окажется, что и он для собственного своего происхождения имел нужду в другом посреднике. Но если бы кто придумал и сего другого посредника, то пусть и для него придумывает нового посредника, так что должен будет простираться в бесконечность. И таким образом, при непрестанной потребности в посреднике, невозможно будет произойти ни одной твари, потому что, как говорите, ничто сотворенное не может понести на себе ничем неумеряемой руки Несозданного» (I, 321 — 322).
«Не устыдило вас и то, — обращается святой Афанасий к еретикам, — что Господь есть Создатель, не убоялись вы и того, что Он — единственное Собственное Отчее рождение, но, как бы определив себя на противоборство с Ним, препираетесь и думаете о Нем гораздо менее, чем о людях» (II, 326).
Христологические споры сильно волновали умы современников святого Афанасия Великого. Рассуждения о Сыне Божием вышли из стен храмов. По этому вопросу спорили все и везде, где только можно: на рынках, прямо на улице, в банях и других общественных местах. Посмотрим, как говорит об этом сам святой отец: «Набрав себе хитрых речений, как ходили всюду вначале, когда изобрели только эту ересь, так и доныне не в малом числе ловят отроков на торжищах и предлагают им вопросы не из Божественных Писаний, но как бы от избытка сердца своего, изливая, говорят: “Сущий из сущего сотворил несущего или сущего? Сущим ли или несущим сотворил его? И еще: одно ли нерожденное, или нерожденных два? И свободен, по Собственному Своему изволению изменяем Сын, будучи изменяем по естеству, потому что Он — не камень, который сам по себе пребывает неподвижным”. Потом, входят они и к женщинам, и им предлагают также свои неприличные вопросы: “Был ли у тебя сын, пока ты не родила? Как у тебя не было сына, так не было и Сына Божия, пока не рожден”. Играя такими речениями, скачут эти бесчестные, уподобляя Бога человекам; и, называя себя христианами, изменяют славу Божию “в образ, подобный тленному человеку” (Рим. 1, 23)» (II, 191 — 192).
Святой Афанасий показывает всю абсурдность вопросов ариан, замечая: «На подобные речи не следовало бы и отвечать, так они неразумные и бессмысленные. Но чтобы ересь их не казалась имеющей в себе что-либо твердое, не неприлично будет, хотя как бы мимоходом, обличить их и в этом, и наипаче ради женщин, которых легко вводят они в обман» (II, 192).
Еретики, если получали от защитников Православия достаточный отпор, тут же снова шли на новые ухищрения и извращения церковного учения. Так, разгорелся спор по поводу терминологии, усваиваемой Церковью в отношении Второго Лица Святой Троицы. Еретики учили: «Поелику все произошло из ничего и все происшедшее есть тварь и произведение, то и самое Божие Слово произошло из несущего, и было, когда не было Слова, Его не было, пока не произошло, и Оно имело начало создания. Один был Бог, говорит Арий, и не было еще Слова и Премудрости. Потом, восхотев создать нас, сотворил Единого некоего и наименовал Его Словом, Премудростью и Сыном, чтобы посредством Его создать нас. Посему, говорит, что “две есть премудрости: одна собственная и соприсущая Богу; Сын же рожден этой премудростью, и как причастник ее, наименован только Премудростью и Словом. Ибо Премудрость, говорит он, от премудрости прияла бытие по воле премудрого Бога”» (II, 163 — 164). «Христос не есть по естеству сущий во Отце, и Собственное Слово Его сущности, и Собственная Его Премудрость, Которой и мир сей сотворен, но иное есть, со Отцом сущее, Собственное Его Слово, иная есть, в Отце сущая, Собственная Его премудрость, каковой премудростью сотворил и Слово это. Сам же Господь сей называется Словом по примышлению, по причине словесных тварей, и Премудростью называется по примышлению же, по причине тварей, одаренных мудростью» (I, 417 — 418).
«Как Сыну можно быть Словом, или Слову — Образом Божиим? — вопрошают далее еретики. — Человеческое слово, состоя из слогов, едва выразит изволение говорящего, как тотчас престает и исчезает» (II, 308).
Астерий же так высказывается по данному вопросу: «Хотя присносущная Его Сила и Премудрость, Которая, по истинному рассуждению, безначальна и нерожденна, без сомнения, есть одна и та же; однакоже многие силы и премудрости, отдельно сотворенные Богом, и в числе их перворожденный и единородный Христос, все подобным образом зависят от обладающего ими Бога, и все справедливо именуются силами Самого Бога, их сотворшего и употребляющего в действие. Так, например, о пругах, посланных Богом в наказание за грехи человеческие, Пророк говорит, что Сам Бог называет их не только силой, но и силой великой (Иоил. 2, 25), а блаженный Давид не только Ангелов, но и силы призывает к славословию Божию» (II, 312).
Святой Афанасий резко выступал против подобных утверждений ариан, показывая всю несообразность их учения: «Если кроме Господа есть иная во Отце сущая премудрость, то и Премудрость приведена в бытие премудростью. Если Премудрость есть Слово Божие, то и Слово словом произведено. И если Слово Божие есть Сын, то Сын сотворен сыном. Поэтому как же Господь сказал: “Я в Отце и Отец во Мне” (Ин.14,10), когда во Отце есть другой, так и Сам Господь приведен в бытие» (I, 421 — 422).
«Подлинно диавольское, или еще и большее это высокоумие! — восклицает, анализируя учение ариан, святой Афанасий. — Сами хотят быть истинно самостоятельными, о Слове же Божием думают, что существует только именем. И не странны ли сии вещания их?» (II, 313). «Отвратившись от сущего Божия Слова и измыслив себе слово несущее, ниспали они в ничто» (II, 167).
Далее Александрийский святитель показывает всю глубину падения ариан, говоря, что они уже не правомочны совершать даже таинство крещения: «Еретики же в опасности уже утратить и самую полноту таинства, разумею крещение. Ибо если тайноводство преподается во имя Отца и Сына, они же не именуют истинного Отца, отрицая Сущего от Него и подобного Ему по сущности, отрицают и истинного Сына, именуют же иного, по собственному их вымышлению, сотворенного из несущих, то не совершенно ли пусто и бесполезно преподаваемое ими крещение, имеющее только мнимый вид, в действительности же нимало не вспомоществующее благочестию? Ариане преподают крещение не во Отца и Сына, но в Творца и тварь, в Создателя и в произведение. Как иное есть тварь и иное Сын, так и крещение, мнимо ими преподаваемое, есть иное, и неистинное, хотя наружно произносят они, по написанному, имя Отца и Сына. Не тот преподает, кто говорит только: Господи! но кто с сим именем соединяет и правую веру. Посему и Спаситель не просто заповедал крестить, но говорит прежде: “научите”, а потом уже: “крестя... во имя Отца и Сына и Святаго Духа” (Мф. 28, 19), чтобы от научения произошла правая вера, а с верой соединялось тайноводство крещения» (II, 319 — 320).
Резко выступая против самой ереси, святой Афанасий с истинно отеческим незлобием и даже любовью относится к держащимся арианских взглядов по заблуждению. «Они впадают в это вследствие своего злоумия, — говорит он, — думая, что Бог есть тело, и не понимая, что такое истинный Отец и истинный Сын, что такое невидимый и вечный Свет и невидимое Сияние Его, что такое невидимая Ипостась и бесплотный Образ. А если бы знали, то не стали бы осмеивать и хулить Господа славы, и, бесплотное понимая телесно, перетолковывать сказанное в добром значении» (II, 381).
Изложив вкратце взгляд ариан на отношение Сына Божия к Богу Отцу, нельзя не упомянуть о кончине Ария, через которую, по словам святого Афанасия Великого, «Сам Господь... осудил арианскую ересь, показав, что она недостойна церковного общения, и для всех сделав явным, что... она осуждена самой Церковью. Поэтому доказано, что это христоборное сборище неиствующих арианством не боголюбиво, но злочестиво» (II, 73 — 74).
Арий, осужденный вместе со своими приверженцами за ересь на I Вселенском Соборе 325 года и лишенный церковного общения, постоянно стремился восстановить это общение. По ходатайству своих единомышленников он был вызван в Константинополь к императору с целью примириться с Церковью. Император спросил его, православно ли исповедует он веру церковную. «Арий поклялся, что верует право, и подал письменное исповедание веры, не сказав в оном, за что извергнут был из Церкви епископом Александром, и вместе прикрываясь изречениями Писания. Посему, когда клятвенно подтвердил, что не держался тех мыслей, за которые изверг его Александр, тогда царь отпустил его, сказав: “Если вера твоя правая, то хорошо сделал, что поклялся. Если же вера твоя нечестивая, и ты поклялся, то Бог по клятве твоей будет судить дело твое”. Когда же, таким образом, вышел он от царя, Евсевиевы приверженцы хотели ввести его в церковь, с обыкновенным для них насилием. Но Константинопольский епископ, блаженной памяти Александр, воспротивился сему, говоря, что изобретателя ереси не должно принимать в общение. Наконец, Евсевиевы приверженцы стали говорить с угрозой: “Как без вашего соизволения сделали мы, что царь призвал его к себе; так и на утро, — хотя и не будет на это согласия твоего, — Арий будет с нами присутствовать при богослужении, в этой церкви”. День же, когда говорили это, был субботний.
Епископ Александр, выслушав это и весьма опечалившись, входит в церковь, воздевает руки к Богу, заливается слезами, и, повергшись на лице свое в святилище, простертый на полу молится. С ним был и Макарий, вместе молился и выслушал произносимые им слова. Молитва епископа заключалась в сих двух прошениях: “Если Арий на утро будет с нами при богослужении, то разреши меня, раба Твоего, и вместе с нечестивым не погуби благочестивого. А если щадишь Церковь Свою (знаю же, что пощадишь ее), то призри на слова Евсевиевых приверженцев, и наследия Твоего не предай на истребление и поругание; изми от нас Ария, чтобы, когда войдет он в церковь, не казалось, что входит с ним и ересь, и — нечестие не было уже признаваемо благочестием”. Так молился епископ, и с великой заботой вышел из храма. И случилось нечто чудное и необычайное. Когда Евсевиевы приверженцы делали угрозы, тогда епископ молился, Арий же твердо полагался на Евсевиевых сообщников. И, много суесловив, идет он в нечестивое место для удовлетворения нужды, и внезапно, по Писанию, “когда низринулся, расселось чрево его” (Деян.1,18), немедленно упав, испускает дух, лишается вдруг и того и другого, и общения с Церковью и жизни» (II, 72 — 73).
Ознакомившись с учением Ария, можно сказать, что все его заблуждения были по той причине, что он или не желал, или не был способен представить себе нечто выше пределов человеческого мышления. О вопросах Божественных он рассуждал с точки зрения человеческой логики. Руководствуясь этим принципом, последователи Ария формулировали свои мнения в таких выражениях, которые находили сочувствующих среди православных. Однако подробности Богословской системы ариан были затемнены вследствие толкования одного и того же предмета на разные лады. По причине частого отречения ересиарха от выведенных им самим же результатов, которые он или не предвидел, или недопонял, появилась путаница принципов. В результате всего этого арианская система оказалась нестойкой и не выдержала борьбы с Православием.