ВСЕГДА СО МНОЙ
Д.С. Рехин

СРЕДА И ПЯТНИЦА

Елена Ивановна Воронина, невысокая тридцатипятилетняя женщина с обветренным симпатичным лицом, вышла из ворот колхозного рынка и быстро-быстро просеменила во двор старенькой церкви, со всех сторон обнесенной деревянной оградкой. Заметив над железными, закрытыми на замок дверями иконку Божией Матери, перекрестилась и нырнула в густые заросли сирени. Осмотрелась. Поблизости никого не было. Лишь три белые курицы, с шелестом разгребая опавшую осеннюю листву, копошились у каменной могильной плиты. Волнуясь и торопясь, она вынула из кожаной сумки завернутую в платок толстую пачку денег, засунула ее под нижнюю рубашку и туго обвязала полотенцем. Одернув кофту и фуфайку, повертела корпусом туда-сюда, подергала плечами. Хорошо: сверток с ассигнациями, словно приклеенный к телу, прочно удерживался на одном месте.
Из города на полевую дорогу она вышла одна. Не стала дожидаться попутчиков, слишком спешила: соскучилась по детям: Свете и Юрику. Не терпелось показать им покупки: дочери – модное голубое платье с блестящим, как серебро, пояском, а сынишке – синий в искорку костюм. За все это «отвалила» девяносто три тысячи рублей. С ума спятить можно! Но зато, как будут рады детишки! Даже позабудут спросить о Зорюшке, которую она продала сегодня после долгих изнурительных торгов с чернобородым ушлым мужиком за полтора миллиона. Ни в жизнь не рассталась бы она со своей буренушкой. Ведь давала за день пятнадцать литров молока! Да какого! Правда, к осени удой убавился, но все равно хватало и на сметану, и на масло, и так поесть с блинами и кашей. Ох, если бы не умер в прошлом году ее муж Володя, не увела бы она со двора свою красавицу. Не по силам стало одной ухаживать за домашней скотиной: за стельной телкой, пятью овцами и двумя прожорливыми поросятами. С кормами – одна морока. Да и с зарплатой хуже некуда. Чтобы купить Свете и Юре учебники, тетради, портфели и всякую всячину, по уши залезла в долги. Теперь-то она расплатится со всеми, да еще останется на то, чтобы залатать кое-какие хозяйственные дыры. Купит она два мешка сахару и станет потихонечку гнать самогончик. А за это пойло можно достать у скотников и сена, и соломы, и комбикорма... Вот Мишка Бобров предлагал ей недавно всего за полтора литра «сивухи» три мешка подсолнечных семечек. Их можно выменять на перерабатывающем заводе на флягу масла. Только не зевай, пользуйся моментом, и вся семья будет сыта и одета...
Ах, Елена Ивановна, Елена Ивановна, ты же православная. Как тебе не совестно! Или не знаешь, что спаивать людей - тяжкий грех. Выбрось из головы всю эту чепуху.
Но, давая волю своему воображению, молодая вдова продолжала тешить себя греховными мечтами.
Она не прошла и половины пути к своей деревне, как неожиданно с запада налетел ураганный ветер. Он так толкнул ее сзади, что она чуть ли не побежала по накатанной дороге.
Вечерняя заря окрасила стремительно несущиеся тучи в зловещий кроваво-красный цвет и темновато-багровым отблеском легла на безлюдный простор полей. С пронзительным карканьем над головой пронеслась к лесопосадке разрозненная стая ворон. Птицы с истошным гвалтом, перелетая с места на место, рассаживались на ветвях качающихся деревьев.
Елену Ивановну охватили и страх и тревога. Она почувствовала себя одинокой и беззащитной перед разбушевавшейся стихией. И совсем упала духом, когда холодные косые струи дождя стали хлестко стегать ее в спину. Да ведь так и промокнуть можно насквозь, и деньги не спрячешь от влаги.
В ужасе она опрометью бросилась прямо по жнивью к хутору Зеленому, редкие огоньки которого расплывчатыми звездочками сияли в наступившей темноте. Десятка полтора домиков с хозяйственными постройками, огородами, садами, тополиной рощицей и рядом телеграфных столбов тянулись вдоль ручья и оживляли ландшафт пустынной равнины. Где-то неподалеку гремела цепью и остервенело лаяла собака. Воронина подбежала к крайнему домику и постучала в дверь.
- Кто там? - послышался в сенях женский хриповатый голос. - Какая нечистая сила заставляет шастать кого-то в такую погоду?
- Да это я, Елена Ивановна, из соседнего села... Шла с базара, да вот на полдороге ливень прихватил... Пустите обогреться и обсохнуть... - старалась объяснить путница.
- А чего же это ты допоздна там делала? - недоверчиво проворчала хозяйка.
- Корову продавала... Пока дотолковались с каким-то черномазым жлобом, и солнце склонилось к закату, - ответила Воронина и прикусила язык. Вот дуреха! И зачем она все выложила: где была, что делала? Недоброе предчувствие стеснило грудь. Ведь сейчас такое смутное, окаянное время - верить никому нельзя: ни за что, ни про что могут отправить на тот свет. А она, здрасьте! - «корову продала!» Эх, ты, болтушка! Ну да ладно, слово - не воробей: вылетит - не поймаешь.
- Заходи, заходи, - распахивая дверь, засипела хозяйка, еще молодая, тощая, со впалой грудью, слегка сутуловатая женщина с изжелта-бледным горбоносым лицом, в грязных серых штанах и куртке. Глаза ее, цвета ила, смешанного с глиной, дерзко и нахально ощупали незнакомку.
- За квартиру-то щас дорого берут, - оскалила она два ряда крупных желтоватых зубов. – Ну, нам хватит и пару бутылок. Мы не жадные!
Елену Ивановну так всю и передернуло. Не поймешь - шутит эта карга или нет. Можно было бы уйти отсюда, но дождь...
В просторной комнате царил полнейший беспорядок. На суденке - чугуны, кастрюли, тарелки; постель не убрана, на полу - раздавленные окурки, шелуха от семечек, лука, чеснока... Окна не занавешены, и между ними, на стене, наклеены пожелтевшие от времени цветные открытки, вырезки из журналов и две картины: «Даная» и «Вакханалия». И... ни одной иконы. Вонь - хоть нос затыкай.
У телевизора на табурете сидел невысокий, худощавый, с волнистой русой шевелюрой, голубоглазый, обросший щетиной мужчина в замызганой рабочей спецовке. Его можно было бы назвать красивым, если бы ни тупое, наглое выражение лица. Не ответив на приветствие вошедшей, он закричал:
- Нинка-а, да посмотри, что вытворяет этот шут гороховый... От смеха лопнуть можно, - и он захохотал, топоча подошвами незашнурованных ботинок и поджимая живот руками.
На голубом экране кривлялся Евгений Петросян с неизменной хитровато-слащавой ухмылкой на холеном лице.
- Убавь звук, глухая тетеря! - взвилась хозяйка. - Дай хоть поговорить с человеком. - И, взглянув на Елену Ивановну, добавила:
- Это мой муж, Сашка. Лается, как пес, но ты не обращай на него внимания, он с пеленок такой бесноватый.
- Пошла, пошла трепаться, - проворчал Сашка, и, сплюнув, смачно выругался. Однако выполнил просьбу грозной супруги и почти вплотную приблизился к телевизору, волоча за собой табурет.
Нинка усадила гостью к теплой плитке на стул и спросила:
- За сколько ж продала корову?
- За полтора миллиона.
- Ого-о! - в глазах хозяйки вспыхнули алчные огоньки. Чтобы скрыть их, она нагнулась и сделала вид, что счищает со штанины какое-то пятно. Но Воронина заметила смятение хозяйки, и ей стало немного жутковато. Надо бы побыстрее отсюда уйти. В крайнем случае, если дождь не 'перестанет, можно попроситься в другую избу.
Словно угадав ее мысли, хозяйка засуетилась.
- Сашка, - позвала она мужа. - Возьми спички и посвети мне в сенях: надо из погреба достать картошки и махотку молока.
- Да иди ты... - матернулся хозяин. - Щас вот кончится представленье, тогда и пойдем! Никогда не даст спокойно отдохнуть и посмеяться... Тьфу!
Нинка - шмыг к «бесовскому ящику», щелк выключателем и в наступившей тишине схватила «весельчака» за шиворот.
- Кому говорю! - захрипела она и поволокла ослушника к выходу.
Когда они вышли, Елена Ивановна с сильно бьющимся сердцем на цыпочках подскочила к неплотно закрытым дверям и прильнула ухом к щелочке.
- Ты знаешь, сколько у нее денег? - донесся до нее шепот Нинки.
- Сколько?
- Полтора миллиона...
- Да ты что? Не бредишь?
- Не ори!!! - процедила сквозь зубы хозяйка.
- Да я такую сумму в руках никогда не держал. Эх, нам бы такой капиталец, вот бы развернулись...
- Иди за кумом Андреем. Ты-то трус, а он...тюкнет ее топором по темечку и - готово! Испеклась...
- А если?.. - выдохнул Сашка.
- Мы ее - в мешок, кинем в заброшенный колодец, засыплем землицей и щебенкой и - каюк! Пропала и пропала. Да щас и искать-то никто не станет... Вон какие большие люди погибают -и то ничего, а об этой замухрышке и толковать не стоит.
- Лечу! - согласился Сашка.
У Елены Ивановны ноги так и подкосились. Еле доволоклась до лавки, опустилась на нее и привалилась спиной к стене.
Леденящее дыхание близкой смерти прохватило ее насквозь. Силы покинули ее, и она уже знала, что от страха не сможет подняться и сию же минуту покинуть эту страшную западню. Скоро, совсем скоро на нее обрушится удар сокрушительной силы. Она увидела себя как бы со стороны с размозженной головой, лежащей на полу в луже крови. «Детки, детки... что я натворила... не увидите вы больше своей мамы. Останетесь сиротками, мои ненаглядные птенчики...»
И вдруг как-то исподволь, где-то в уголке ее сознания затеплился огонек надежды. «Господи, Ты один все можешь... - мысленно обратилась она к Богу с горячей мольбой и верой в Его заступничество. - К Тебе взываю я, ибо Ты слышишь меня, Боже, преклони ухо Твое ко мне, услышь слова мои, яви дивную милость Твою. Спаситель, спаси уповающих на Тебя от противящихся деснице Твоей. В тени крыл Твоих укрой меня... Восстань, Господи, предупреди их...» - Воронина расстегнула воротник кофты, достала крестик на серебряной цепочке и трижды поцеловала изображенного на нем Иисуса Христа:
- Господь - свет мой и спасение мое: кого мне бояться? Господь - крепость жизни моей: кого мне страшиться?..
В избу ввалились хозяйка с хозяином и невысокий, крепко сбитый мужчина лет двадцати восьми-тридцати. Глаза карие, большие, очень выразительные, нос прямой, аккуратный, губы яркие, как у девушки. Кожаная кепка на нем и пятнистая «афганка» были сухими. Значит, дождь перестал.
Андрей, как называли его злоумышленники, взглянул на ярко сиявшую под потолком лампочку и бросил через плечо Нинке:
- Ты чего-нибудь соображаешь?
- А чё?
- Ничё - передразнил он ее. - Мигом занавесь окна темными одеялами или каким-нибудь тряпьем, но чтобы ни какой полоски света не пробивалось наружу, - и, повернувшись лицом к обомлевшей от страха женщине, прицыкнул:
- Ни звука. Вякнешь - задушу медленно-медленно, чтобы у тебя зенки выкатились из орбит.
Он подошел к ней сбоку и только вывел из-за спины правую руку с зажатым в ней топором, как внезапно кто-то резко и требовательно забарабанил в оба окна. Сашка и Нинка замерли, как истуканы: он - около койки, она - у сундука с открытой крышкой. А их кум метнулся в угол и спрятался за шкафом.
- Женщина, мы пришли за тобой! - донесся с улицы необычайно приятный и четкий голос. - Выходи к нам!
Елена Ивановна в неописуемей радости вскочила с лавки, схватила свою сумку с вещами и вылетела на улицу.
Двое высоких стройных юношей в светлых одеждах стояли в золотом потоке света, льющемся сквозь стекла окон. Ощущение святой таинственности, связанное с появлением ее освободителей, их величественно-спокойный облик повергли ее в благоговейный трепет. Как во сне она шла между ними и не смела произнести ни одного слова. Да и они молчали.
Ветер стих, и в очищенном от туч небе умиротворяюще сверкали звезды и блестящая подковка месяца.
Странно: лица спутников Елены Ивановны тоже словно светились, были не по-земному прекрасны, но она не смогла запечатлеть их черты в своей памяти.
На окраине своего родного села она все-таки осмелилась поинтересоваться:
- Ради Господа нашего Иисуса Христа, скажите, как вас звать, чтобы мне молиться за ваше здоровье и благополучие.
- Среда и Пятница - наши имена, - ответил один из них.
- Что бы это значило? - удивилась Воронина и в недоумении опустила голову. Когда же подняла ее, то подле себя не увидела никого. Куда девались ее спасители? Кто они?
Разгадка пришла несколько лет спустя. Помог самый обыденный случай. Однажды утром она проводила на работу сына Юрия и невестку Валентину и осталась в двухкомнатной квартире со своим внуком Виталиком. Женщина приготовила завтрак: малышу куриный бульон с булкой, а себе - жареную на сале картошку. И только села за стол, как раздался телефонный звонок. Елена Ивановна подбежала к тумбочке, на которой стоял аппарат, сняла трубку и услышала голос соседки Ларисы Перовой:
- Здравствуй, роднуля. Скажи, пожалуйста, какой сегодня день? Я совсем замоталась и потеряла ориентировку во времени.
- Среда, - ответила Воронина.
- Спасибо, лапочка!
- Не за что.
- Как это «не за что»? Ты меня от греха отвела.
- От какого? - удивилась Елена Ивановна.
- Да я по забывчивости могла сейчас съесть яичницу с колбасой и молоко. А потом бы включила телевизор и с открытым ртом смотрела бы всякую пошлятину. А ведь среда и пятница – постные дни!
Елена Ивановна остолбенела. По спине прошел холодок, и сердце окатило знобящей волной. Она вспомнила ту страшную ночь, когда с такой верой взывала к Богу. Господь отозвался на ее мольбу, как две тысячи лет назад, когда Он говорил отчаявшемуся: «Не бойся, только веруй» и совершал чудеса. Она вспомнила своих спасителей, вырвавших ее из лап смерти. Они же назвались Средой и Пятницей – днями, которые православные чтут в память об искупительной жертве Христовой за людей...
 

 © Издательство Воронежской епархии