Первое впечатление, связанное в памяти моей с верою, пожалуй, была Пасха. К ней вся наша семья готовилась, как и все, еще задолго. И это ожидание все нарастало.

В субботу к вечеру говорили о ночной заутрене на Пасху. Я еще ни разу не был на ней: слишком мал был… Может быть, тогда мне было года четыре… И мне необыкновенно хотелось быть на службе. И я стал просить мать взять меня в церковь… Я ожидал чего-то поразительного. Маленькое сердечко трепетало от грядущей радости. Мама пообещала; но советовала мне пораньше лечь спать. С надеждой я сразу уснул, а проснулся уже, когда светало. Наши приехали уже из церкви. Оказалось, меня просто утешили обещанием, но не взяли. А старший брат Миша уже удостоился этой радости. Пасхальная радость подхватила меня и понесла вперед. Детское горе, как утренняя роса, недолговечно…

Но на следующий год я уже был со всеми нашими… Не помню всего прочего – при пении «Христос воскресе» и шествии вокруг церкви стреляли (из пороха) в пушки, Бог весть откуда-то сохранившиеся у помещиков. Было страшно, но и захватывало дух. Все сливалось с общей приподнятостью, еще жгли и бочки со смолой… Ночью это было красиво… Помню, как кругом храма бабы наставили узелки и пасхами сырными, куличами и крашенными яйцами; а в пасху втыкались копеечные свечечки… Батюшки (священник, диакон и дьячок) ходили, пели и кропили их святой водой (после литургии); бабы тотчас завязывали узелки и спешили домой… Огней становилось все меньше и меньше. костры тоже догорали сонливо. точно уставшие за ночь… Заря начинала светать… Мы ехали на телеге. Под колесами и копытами лошади кое-где хрустел еще лед: должно быть, Пасха была ранняя. Дома отец и мать пропели трижды «Христос воскресе»; и мы радостно стали разговлятсья сладкими пасхою и куличами с яичками. Было радостно на сердечке…

Потом сразу легли спать после почти бессонно ночи. Часов к 11 утра проснулись к обеду. Но уже прежней трепетной радости не было. Какая-то мирная тишина лелеяла душу… Потом игра в яйца на улице, куда собирались все служащие у господ люди. Ни о каком социальном неравенстве, понятно, и не думалось: сердце было радостно; пища была вкусна, душа чиста; все кругом – радостны. Чего же лучше? Забывался весь мир!.. Счастливое время…

Уже много после я обратил внимание на посещение духовенством и нашей хаты на Пасху… После молебна у помещиков батюшка шел по «дворне». Мы ждали. Перед образами горела, теплилась лампадка. Все было чистенько.

… «Идут, идут!» … Нагибаясь в низкие двери, батюшки отпели минутный молебен, похристосовались; папа что-то (вероятно, серебряный пятачок) незаметно вложил, стесняясь, в руку батюшке и попросил «присесть». Предложили угощение: отказались… Два-три слова, и все ушли…

И только тут я почувствовал, что праздник «дошел» и до нашего дома. А до этого точно еще не хватало чего-то. Что это было такое не знаю и не буду даже объяснять; но это воспоминание врезалось в память навсегда… И я после думал: как неразумно поступают люди, что отказываются принимать в этот день батюшек! Какой радости они лишают сами себя… Батюшки даже и не подозревают, вероятно, что за радость ходит с ними, они привыкли. А мне это было, как Божие посещение…

Митрополит Вениамин (Федченков)